Темный инквизитор для светлой академии

= 1 =

Крупная дождинка звучно шлепнулась на висок – и вырвала меня из благодатной тишины. С протяжным вздохом насыщенные запахи стылой земли, грибницы и поздней осени смешались в глотке с солоноватым привкусом крови и болью, полоснувшей тело.

Я с трудом разомкнул тяжелые веки и сквозь тошноту и мучительный озноб попытался сообразить: где же нахожусь?

Надо мной вечернее небо. Смеркается. Я сижу, опираясь спиной на что-то холодное, от холода клацаю зубами. Пока еще редкие капли дождя громко барабанят по макушке, и мне кажется, будто в мою многострадальную голову вбивают гвозди.

Медленно осматриваюсь. В густом туманном сумраке проступают силуэты обветшалых колонн, одичалые кусты, вековые кряжистые деревья, с качающимися на ветру голыми ветвями. Из-за косой мороси почва, густо покрытая мхом и пожухлыми листьями, почти черная и пахнет тоской.

 Не знаю, где я, но разглядывая свои грязные, с узловатыми суставами пальцы, отгрызенные ногти, почему-то первым делом очень удивился их неухоженности. Темные штаны на мне явно несвежие. Такая же куртка с выдранными пуговицами и убогие, исцарапанные ботинки большого размера на худых ногах…

«Ну, я и неряха!» – поразился своей неопрятности, в душе надеясь, что происходящее – лишь сон. Однако время шло, а я так и сидел посреди пугающей, мрачной пустоши.

Чтобы помочь себе скинуть наваждение, силюсь вспомнить имя… И тоже не могу – ничего не помню!

В кустах раздался треск  – я вздрогнул и напряженно всмотрелся в заросли. Как же страшно! Сердце бешено скачет.

Собрав силы, сомкнул зубы и попытался встать.

Обломок сырой посеревшей колонны леденит ладонь. Не обращая внимания на холод, я приподнялся, огляделся по сторонам и обмер: за опорой, в сырой опавшей листве лежало распластанное тело девушки в мокром черном платье…

В панике мои колени подкосились, и я упал обратно в грязь.

«Что я здесь делаю?! Что произошло?!»

Надеясь, что ничего ужасного, подполз к ней, протянул дрожащую руку  и… сразу понял: она не дышит.

Невидящими глазами незнакомка смотрела в плачущее небо, а я стоял на коленях перед ней и рыдал от жалости.

«За что с нами так?»

Пусть ничего не помню, но уверен: я не мог никого убить!

Холодок прокатился по спине. Или мог?!

Как бы то ни было, надо скорее убраться отсюда, а я, раздавленный свалившимися несчастьями, сижу в грязи и реву как девчонка. Взахлеб, горько, рассматривая раскинутые руки девушки, ее прилипшие темные пряди к лицу и открытые глаза. Никогда не забуду ее.

Но с выплаканными слезами прошла и оторопь, я немного успокоился. Иначе бы так и не заметил, что на ее теле нет ран. Что темно-багровая лужа под нами – не растекшаяся кровь, а краска из жженых трав, тонко пахнущая и душистая. Только какая разница, если девушка мертва.

Сбросив оцепенение, я начал отползать. Однако рука случайно уперлась во что-то острое, скрытое грязью.

Осторожно достал находку и увидел на ладони пуговицу. На куртке как раз не хватает несколько таких же, вырванных грубо, с корнем, как в драке. Но с кем я мог драться? Не с нею же?!

Судя по тому, какой я тощий и слабый, вряд ли бы справился даже с девушкой. Особенно такой рослой и плечистой. Тем более что на ней нет ни царапинки, а мое лицо ноет от побоев. И глаз заплыл. Или она была силачкой?

Снова разрыдался, как слизняк. Руки повисли плетями, но без движения в мокрой одежде сносить ледяной ветер – подобно пытке. Нужно или встать и бежать, чтобы согреться и выжить, или лечь рядом и замерзнуть.

Я медленно встал и, покачиваясь, побрел осматривать окрестности, в надежде найти хоть что-нибудь, что дало бы какую-то подсказку. Обошел все, но больше так ничего и не нашел – ни сумки, ни теплых вещей…

Собираясь уходить с пустоши, вернулся к незнакомке, чтобы сложить ее руки, как полагается усопшим. Потянулся за рукой… – и из ее ладони в мою выпала еще одна пуговица.

Меня затрясло: неужели незнакомка, защищаясь, избила меня? Тогда почему у нее на костяшках пальцев нет ни одной ссадины?!

Косая стена дождя размывала очертания руин, окруженных осенней рощей. Дельного навеса среди развалин не найти, не говоря уже о теплом убежище, да и найдут меня у тела – повезет, если на месте не вздернут, поэтому надо уходить.

По кривой, иногда зигзагами, обходя заросли кустов, я пробирался, сам не зная куда. Запинался о коряги, избороздившие влажную землю, падал, встал и снова брел дальше, пока кубарем не скатился по скользкому, пологому оврагу в низину с расхлябанной жижей.

Ну, теперь я вылитый оборванец! И как докатился до такой жизни? И главное, что делать дальше?

Ощупал осклизлые склоны ложбины и совершенно отчаялся: на такие при свете дня не взобраться, а в ночи и подавно. Придется дальше шлепать по грязи.

В темноте холодная хлябь противно чавкала, булькала, проникала в ботинки. Я старался не думать о ней и живности, которая наверняка водится в грязюке.

«В карманах пусто, идти некуда. Если еще похолодает – к утру сдохну, и закончатся мои мучения. Интересно, я так всегда жил, или неприятности только начал…ись?!» – поскользнулся и упал плашмя на спину.

Голос писклявый, ломающийся. И ругаться не умею. Лишь жалобно всхлипнул и, клацая зубами, как бродячий пес при ловле блох, пополз дальше.

От страха, обиды и боли совсем раскис. Хотелось свернуться калачиком, немного перетерпеть холод, заснуть навсегда. Но я продолжал брести. Почему? Сам не знаю, наверно, из любопытства и еще теплившейся надежды на счастливый исход.

В темноте шелестел дождь, иногда ухала редкая птица, а когда рядом послышалось тоскливое волчье завывание – я припустил вперед.