Тихая Аллея

Тихая Аллея

На дворе был конец сентября 1983 года; не смотря на все клятвенные заявления учёных синоптиков, этой осенью бабье лето не собиралось порадовать горожан ещё парой-тройкой тёплых деньков, и стоило солнцу опуститься за горизонт, как воздух стремительно холодел. Таскать с собой весь день свитер или утеплённое пальто было как-то неудобно, и после заката утомившееся на работе люди запирались по квартирам и, сидя за кухонным столом, слушали свист чайников, гревших свои животы в язычках синего пламени, чтобы налить себе кружку горячего чая. Далеко не все люди были столь мерзлячими, но даже закалённые моржи не выдерживали постоянную морось, налетавшую на них в порывах ледяного ветра. Горсти невидимых иголок, вонзавшихся в неприкрытую одеждой кожу, заставляли всяких гуляк усмирить свою жажду приключений, а влюблённых перенести свои страстные рандеву до лучших времён, так что в вечерние часы улицы города Р*** становились совершенно безлюдными и пустынными.

В такую вот дрянную и паршивую погодку на одной из многочисленных лавочек Парка Победы сидел мужчина в длинном пальто. Задранные к верху края воротника защищали его гладко выбритые и малость впалые щёки от ветряных пощёчин, широкополая и помятая, словно её пару раз нечаянно давили задницей, шляпа прикрывала лысеющую голову с зализанными набок жидкими волосёнками, а глаза закрывали массивные очки с треснувшей в углу линзой. Из всего лица неприкрытым оставался только нос, такой себе обычный и ничем не примечательный носишка. При себе мужчина имел старый кожаный портфель, весь расцарапанный и довольно таки облезлый, как и краска на досках лавки.

Невзирая на пробиравший всё нутро холод, мужчина сидел неподвижно и лишь озирался вокруг сквозь вогнутые стёкла, словно лупоглазая рыба из аквариума. Случайны прохожий вероятнее всего принял бы его за обычного бухгалтера, мелкого чинушу или иного канцелярского работника, по неосторожности перебравшего горячительных напитков в пивнушке с коллегами после завершения трудового дня и случайно уснувшего на лавке, куда он присел чтобы немного перевести дух, но мужчина был совершенно трезв и бодр. За внешней невозмутимостью и спокойствием скрывалась бурлящая смесь из тревоги, страха и злости, наделявшая его терпением и выдержкой, которым бы позавидовали даже самые решительные и самоотверженные стоики.

— Без двадцати пяти десять, поздновато уже, — украдкой он посмотрел на выглядывавшие из-под рукава часы.

Это был уже третий день к ряду, когда он утром предупреждал жену, что ему придётся задержаться на работе из-за внезапно нагрянувшей на их станцию инспекции из Гостехнадзора. Он старательно, но весьма неумело разъяснял ей в чём же состояла важность его внезапной сверхурочной работы и что он уж точно не проведёт это время в объятиях другой женщины, но он усердствовал совершенно напрасно. Пускай даже он бы внезапно пропал на пару дней и вернулся домой с недвусмысленными синяками на шее и следами помады на рубашке и трусах, Елена бы и бровью не повела на подобную выходку; главное — чтобы портфель не потерял и не пришлось покупать новый. Мужчине бы и хотелось вовсе не возвращаться домой, но после десяти часов никакого смысла морозить кости больше не останется.

Обречённо вздохнув, человек встал и медленно побрёл по усыпанной гранитной крошкой парковой дороге. Намокшая и прибитая к земле пыль прилипала к его поношенным остроносым штиблетам, перекрашивая их из рыжевато-коричневых в грязно-серый. Это вызывало у него чувство остервенелого бешенства, как и трещина в линзе, точно также как его злил вид проплешин на стареньком портфеле и на его голове; его бесила жена, часами трепавшаяся по телефону со своей двоюродной сестрой, стервой и конченой потаскухой, всегда смотревшей на него свысока, бесил сынишка, по неосторожности оставлявший на столе чернильные кляксы. Бесили абсолютно все и всё!

Андрей, да его звали Андрей Валентинович, в своих мыслях прошёлся по всем коллегам и соседям, их матерям, жёнам и начал уже припоминать свою паршивую покойную мамашу, но впереди, в мигающем свете фонаря он увидел девичью фигуру. Мужчина встрепенулся, на безрыбье и рак щука, так что было не время воротить нос от подарка Судьбы, но сделав ещё с десяток шагов навстречу он остановился, и всё его нутро воспылало.

Ростом чуть выше плеча, пухленькая с тонкой, бледной кожей и растрёпанными кудряшками она была великолепна. Восьмиклассница, не иначе, была одета кое-как, словно схватила первое, что подвернулось под руку. На одной из тёмных капроновых колгот зияла овальная дыра, а полурасстёгнутая спортивная куртка позволяла Андрею оценить очертания её не по годам разросшихся грудей. С каждым новым шагом мужчина чувствовал, как пульсирующая кровь приливала к его члену и отдавала громким эхом в мозг. Он изнывал от желания ухватить себя за гениталии и начать теребить их и выкручивать, чего он никогда не чувствовал рядом с женой, даже в тех редких и давних случаях, когда она ещё кое-как пыталась возбудить его плоть.

— Девочка, а что ты делаешь тут одна? Что-то случилось? — сказал Андрей голосом милиционера из старого советского мультфильма, когда ступил на тот же островок жёлтого света, где ютилась девчонка.

— Ничего, — выдавала милашка, протирая красные глаза рукавом.

— Ты ведь знаешь, что юным особам нельзя гулять так поздно?

— Знаю, но и что с того?

— А то, что тебя могут в милицию забрать. Там тебя запрут в холодной камере на всю ночь, протокол составят, а потом и на учёт поставят, следить будут, в школу к тебе приходить. Ты ведь этого не хочешь?

— Не хочу, но и домой я не пойду! Мама — дура, не даёт мне самой за себя решать! Что она вообще понимать может?! Ничего… ну и пускай себе воображает, что хочет!