Тихо плещет Амур

Тихо плещет Амур

ТИХО ПЛЕЩЕТ АМУР

         Весна. Мутноватые воды Амура беззастенчиво залили невысокие берега, вплотную подошли к каменной стене набережной и тихо шумели, неся на гребнях волн белые завиточки. Дождь бил по палубе пограничного катера, стоящего посреди Амура, крупными прозрачными каплями и, разбиваясь, разлетался мелкими крупинками по сторонам. Грозные, чёрно-бурые пуза­тые тучи медленно ползли на восток, сопровождаемые отчаянными крика­ми чаек, планирующими над неспокойной поверхностью реки.

Маканин выглянул из ходовой рубки и, вытаращив пустынные голубые глаза, чему-то заулыбался, но ветер шлепнул в лицо мокрую оплеуху, и ра­достная улыбка вмиг исчезла. Он устало захлопнул переборку и опустился на корточки, крепко сжимая в руке изодранную палубную ветошь. Немного подумав и поковыряв рукой в носу, швырнул ветошь в сторону и, несмотря на грязь, разведенную им, уселся прямо на палубу.

Прошло полгода с тех пор, когда Маканин впервые надел морскую фор­му, украсив бескозырку ленточкой с золотыми буквами "Морчасти погран­войск". Прошло, словно и не было этих месяцев вовсе. Сплошные прибор­ки, тычки, подзатыльники, ночные ленчи "годков" и кумарный сон в ново­стях политики под мирное вещание замполита.

Всё это захлестнуло собой некогда красочную жизнь Маканина на граж­данке. Своими любовными похождениями и участием в различных пьяных драках он часто хвастался среди парней. Кто слушал, а кто и не слушал, но никто и никогда всерьёз его повествований не принимал. Друзей у него не было ни там, ни здесь. Девушка, которая ему нравилась, совсем не обращала на него внимания. Отец беспросветно пьет. Мать ещё с двумя детьми с трудом сводит концы с концами. В частых письмах к сыну мать плачет, пьяница - отец каждый день избивает её до смерти, и она уже не знает, что делать. Всё чаще стала писать о том, чтобы скорее возвращался домой и защитил её от озверевшего отца. Но рапорты Маканина беспощад­но рвались пополам и неминуемо оказывались в мусорном ящике.

         Хмурый, с квадратной головой, вечно небритый, с грязной шеей и невин­ными пустыми голубыми глазами, Маканин ненавидел службу. И в разго­ворах среди друзей открыто говорил, что если случится война или что-то в этом роде, он бросит всё и смотается домой, прихватив на всякий случай оружие. Да только никто не верил его серьёзным заклинаниям.

         -Алё! Родной! - услышал Маканин голос годка Максима Градаша, высу­нувшегося наполовину из люка радиорубки. - Что застыл?

Застигнутый врасплох, Маканин спешно пошарил вокруг себя в поисках ветоши и тупо уставился на годка. Градаш зло взглянул в бездонные голубые глаза и сплюнул.

         -Резче сокращайся!

Люк гулко стукнул, закрывшись и оставив растерянного Маканина одно­го. Тот пришёл в себя, поковырял задумчиво в носу и, не спеша, затёр палубу.

Дождь лил как из ведра. Годки спят. Больше работы пока не было, и Ма­канин, растянув на лице квадратную улыбку, лёг в ходовой рубке прямо на палу­бу, неудобно упершись ногами в прибор, а затылком в стойку вертикально­го трапа, и уснул. Дождь утих, когда тёмная пелена ночи уже окутала катер, и в наступившей тишине было отчётливо слышно одинокое падение невы­сохших капель.

Удар пришёлся в лицо, голова отпружинила от ботинка, словно боксёрс­кая груша, и ударилась затылком о прибор. Испуганный, ничего не понимающий, Маканин подскочил с места, цепляясь и ударяясь обо всё подряд, дико махая  руками.

Соич, его командир отделения, брезгливо сжал скулу Маканина и зло про­шипел:

- Бери Зуя и резче картошку чистить. Всосал?

- Ага, - с мутным, невидящим взором ответил тот, пытаясь понять смысл
сказанного.

- Пожаришь. Во второй кубрик принесёшь. - Соич отпустил его и исчез в
тёмном проёме открытой переборки.

Маканин сел на ступеньку трапа, с усилием протер заспанные глаза, поко­вырял в носу, сладко потянулся и, жестко выругавшись, побрёл на камбуз. Зуйков уже орудовал острым длинным ножом, отстёгивая толстые карто­фельные очистки.

Маканин остановился возле люка во второй кубрик, чтобы перевести ды­хание, а затем, громко крикнув "Добро?", молча влез в проём.

-О-о-о, - одобрительно зашумели голоса. - Шаришь!

Маканин квадратно улыбнулся, умчался за вилками и хлебом. Доставив всё, получил новое указание. Найти сигарету, ещё и с фильтром.

"Где же я её найду? - думал Маканин. – Ведь, считай, все спят вповал.
Градаш не курит. У Зуя и Макрашова нету. Баграмов? Нет. Ни за что".

Маканя, - вдруг услышал он, - Маканя!

Не помня себя, оказался у люка второго кубрика, откуда уже тянуло спир­том. Сердце бешено колотилось в предчувствии расправы, и мысли, словно блохи, прыгали одна на другую. Квадратное лицо в ожидании худшего вы­тянулось в прямоугольное, выразив испуг и ожидание самого страшного.

Маканя!

- Я, - пробурчал Маканин, просунув голову.