Тьмой Обреченный

Глава 1. В путь.

Костлявые пальцы впиваются в лицо, крик дерет глотку колючей проволокой, с треском рвется ткань. И тишина. Спокойствие. Вопли задавлены бетонными стенами, разбиваются о блестящую бронзу. Кричавший просыпается. Убирает худые руки от глаз, прокашливается, осматривается, тряся всклоченными темными волосами. Аккуратно слазит с полосатого матраса, словно тот может укусить, и поднимается. Потерянный взгляд шарит по монолитным стенам, бронзовому истукану в центре комнаты. И двери. Прекрасной, красивой, вожделенной, ржавой, как забытый в болотах танк, двери.

Мужчина, хрипло вскрикнув, кидается к ней, бьется о сталь тщедушным телом, сбивает кулак о заклепку. Кричит, вопит, царапает, толкает. Воет.

– На себя, – гулкий голос, словно хрустнувшие в бочке шестеренки, прекращает его истерику.

– Что?.. – мужчина поворачивается на звук, вцепившись сломанными ногтями в дверную ручку.

– Дверь открывается на себя, – бронзовый колосс, скрипнув бочкообразным телом, оборачивается.

– Э, – только и смог выдавить мужчина. – Спасибо.

Ручка, скрипнув, поддалась, и мужчина вырвался из тесной коморки наружу, на свободу. В серую бетонную кишку, закрытую массивными гермоворотами. Мужчина, сунув ладони в подмышки, прошаркал к воротам. Взгляд блуждал по стальным запорам, ржавым мышцам хтонического механизма, вросшим в бетонные стены. Ворота были здесь всегда, он в этом не сомневался. Какая-то часть сознания пыталась заявить, что, мол, если они здесь стоят, то их кто-то сюда поставил, да и сталь сама по себе не появляется. Но эти мысли разбивались о монументальность и презрительный холод гермоворот. Они были здесь и точка. Об этом говорит ржавчина, въевшаяся в стены, стальные створки, вонзившиеся в бетон. Ничто не могло сдвинуть эту махину с места.

Мужчина постоял, сверля ворота взглядом и, вздохнув, повернул обратно. Зашел в комнату, наигранно бодрясь и топая ногами по бетону. Плюхнулся на матрас. Бронзовый колосс, скрипнув плечами, почесал покатый бок, растущий прямо из пола.

– Что, впечатлен, да? – механизм засмеялся, словно шестеренки в бочке затряслись. – Все впечатлены поначалу. Это ты ещё не видел, что за этими воротами.

 – Кто – все? Кто-то здесь был до меня? – мужчина вцепился руками в волосы. – Ничего не помню.

 – Никто ничего не помнит, – колосс пожал плечами. – Может, это потому, что здесь прошлое не имеет смысла? Если хоть что-нибудь имеет.

 – Ты так и не ответил на мой вопрос.

 – Раз прошлое не имеет смысла, то почему вопросы должны его иметь?

Мужчина только пожал плечами. Он не нашел, что ответить.

– Кто я?

Скрип бронзовых плеч был ему ответом.

Тени сплелись коконом. Они забиваются в глаза, в ушах стоит хохот и шепот, затхлые тела опутывают руки. Шорох, скрип, шершавые кандалы защелкиваются на запястьях. Рот распахнут – кричать! Хочется кричать, орать, вопить.

Затхлые тени забиваются в рот. Продавливаются в нутро, окаймленные облачками зубной эмали. Глотка разбухает, а тени прут всё ниже и ниже. Мышцы с треском лопаются.

Мужчина вскрикивает. Он размахивает руками, бьет по мягкому затхлому телу, откидывает навалившуюся тушу в сторону, впивается ногтями в подвернувшегося врага. Крик, треск рвущейся ткани. Мужчина вываливается на бетон, тяжело дыша. Матрасы. Это всего лишь старые матрасы.

Ошалело моргая и тяжело дыша, мужчина уставился на одного из них. Поверженный матрас безучастно лежит на бетоне, из разорванного брюха вывалились мягкие потроха. Победитель постельного белья пнул незадачливую жертву и громко застонал, обхватив плечи руками.

 – Нервный ты, как я посмотрю, – заворчал колосс, уперев руки в бока. – Полегчало? Или сколько ещё должно пасть матрасов от твоей не знающей жалости руки?

 – Шутник сраный, – мужчина дернулся, сжав кулаки, но натолкнулся на взгляд колосса. В глубине его покатого черепа, в металлической шишке, где неслышно щелкали шестерни и кипели неизвестные страсти, полыхнуло пламя. Его языки едва мелькнули в бездонных безглазых буркалах, но мужчина содрогнулся. Разжал кулаки. – В прошлой жизни ты был поэтом?

 – Не знаю. Да и не уверен, что у меня была какая-то прошлая жизнь, – колосс открыл окошечко в бочкообразном брюхе и запустил туда клешню. Порылся пятерней в пламени и, отряхнув ладонь, захлопнул дверцу. – А даже если и была, то какая разница? Чего не помню того и нет.

Мужчина только фыркнул, усевшись на матрасы. Ржавые ворота встали перед его глазами. Высокие, монументальные. Даже такие, далекие и эфемерные, они отдавала холодом. По коже пробежали мурашки, пальцы озябли. Казалось, ещё секунда и они прикоснутся к безразличной стали.

 – Эй, болезный! А у тебя имя-то есть вообще?

– Имя? – мужчина задумался, всё дальше отдаляясь от ворот, их манящего безразличия. – Наверное, есть, только я его не знаю. А что?

 – Тебе нужно имя. Каждому нужно имя, – фигура шевельнула толстыми пальцами. – Пусть ты будешь Оттэм.