Точно в сердце

Пролог

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует,
любовь не превозносится, не гордится,
не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,
не радуется неправде, а сорадуется истине;
все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся,
и языки умолкнут, и знание упразднится.

Евангелие от Петра. Первое послание коринфянам

Прямо за стенами парковки на несколько уровней шумел большой, поглощающий людей тоннами, чтобы выплюнуть на вершину единицами, город. Городу было все равно. Город привык сладко есть, никогда не спать, смотреть безразлично из любого времени года и любой погоды на суету, происходящую в нем, как смотрел бы человек невидимка на протекающие процессы пищеварения, если бы снял свой плащ. Город давно привык. Его совершенно не удивляли ни постоянные пробки, больше всего похожие на тромбы, закупоривающие кровоток, ни стихийные скопления людей-муравьишек, рассасывающиеся по меркам жизни города так же быстро, как и появлялись.

Четверо за стенами паркинга, сданного в аренду рестораном, в котором гуляла большая веселая свадьба, не могли заинтересовать город вовсе, потому что их он даже не замечал. Компания же по-своему была более чем занимательная.

Четверо немолодых уже людей в полумраке замерли в напряженных позах, будто в окончании пьесы “Ревизор”. Трое стояли одной группой, четвертый, крупный, крепкий мужчина, смотрящий все время в землю, прижимался бедром к капоту своего автомобиля и, будь он чуть менее насторожен и устремлен телом в сторону троицы, выглядел бы невольным свидетелем, который решает, как бы незаметнее скрыться от надвигающейся грозы. А гроза выглядела неизбежной!

— Решай, Лер, время вышло! — в руках у высокого худого очкарика с резко выделявшимися морщинами носогубных складок и глубоко посаженными глазами, была пустая темная переноска для животных с открытым боковым клапаном.— Время пришло!

— Ромочка, разве это не может подождать?— тихо попросила женщина стройная до худобы, но даже при этом не казавшаяся ни хрупкой, ни легкой.

Голос ее был глубок, низок, мягок и очень ласков. Было слышно, что скандала собеседница нервного Ромочки не хочет.

Если бы на парковку сейчас занесло кого-то постороннего, из всей компании, легко узнать он бы мог разве что эту тихую русоволосую женщину, прячущую глаза от напирающего собеседника и пытающуюся его увещевать.

Валерия Паркман последние лет пять не сходила с экранов. И не потому что жаждала славы, а потому что Медицинский центр травматологии и эстетической хирургии Паркман эти самые пять лет из года в год совершенствовал малоинвазивные технологии вмешательств, позволяющих спортсменам, танцорам, экстремалам и прочим людям сложной судьбы и профессий быстро возвращаться в строй, что немаловажно, полностью здоровыми.

Формально “Центр Паркман” относился к муниципальным учреждениям, а фактически все знали, что единственный царь и бог там главный хирург Валерия Владимировна Паркман, профессор, доктор медицинских наук, хирург-травматолог высшей категории. По сути — просто единственный спаситель для половины спортсменов топ-уровня и почти всех премьеров главных балетных сцен страны. Ну, было и по мелочи.

Собственно, про мелочи далеко не всегда стоило упоминать. Вот сейчас на реабилитации в загородном комплексе восстановительной медицины, например, лежит один тихий пациент с серьезным акцентом и внешностью ничем не похожей на его прошлую. Пациент когда-то был высокопоставленным чиновником своей страны, а потом решил рассказать высокопоставленным чиновникам нашей страны кое-что, за что его страна, славящаяся крайней нелюбовью к предателям, могла обойтись со своим более непочитаемым сыном весьма сурово.

Когда-то, придя в хирургию двадцатилетним интерном, Лера и думать не думала, что к сорока восьми годам сможет открывать двери кабинетов уровня президентских. Не злоупотребяла, потмоу что понимала, что слишком высокая активность там, где не надо, порождает серьезное сопротивление, а еще привлекает серьезное внимание. Внимание “Центру Паркман” было не особенно нужно. И по причинами незаметных пациентов со стороны государства,а еще более по причинам незаметных пациентов от влиятельных спонсоров с несколько непрозрачным прошлым.

Государство и спонсоры знали друг о друге, уживались в стенах медицинского заведения мирно, но в случае неудачных телодвижений и та,и другая “группа товарищей” подрезала бы крылья, язык, атои у коротила н аодну жизнь любого, кто потерял осторожность.

И глаза Валерия Владимировна на верного Романа, директора по общим вопросам, начинавшего в должности зама по хозчасти отделения хирургии, в который Валерия пришла после ординатуры, не поднимала не потому что опасалась его или стыдилась,а потому что переживала: как бы не наговорил в порыве лучшего Ромка. Хотела утихомирить, отвести в сторону, а там глядишь решат без лишних глаз и ушей.

— Это не будет ждать! — резко отреагировал Роман

— Тихо! — шикнул на него третий в стоящей одной группой компании, маленький, лысоватый мужичок, на первый взгляд больше всего похожий на обезьянку, с которой в курортном городке можно сфотографироваться на пляже.

Александр Валерьевич и был теми лишними ушами и глазами, которых стоило бы избегать, как минимум сейчас. Ромка ходил под прикрытием неофициальной власти, а Александр был представителем официальной. В мирное время они работали душа в душу. Валерич не мешал Роману крутиться и прикрывал, если вращение было несколько более резким, чем стоило. А Рома не лез в генеральные директора Центра. Все честно.

— Значит так. Решаешь, как всегда, конечно, ты, — Роман нервно снял очки свободной рукой, поглядел на стекла и снова неловко надел, негромко выплевываля слово за словом, — а я действую по твоему решению! Или мы вместе. Ты садишься в машину, я прощаю все, что было, работаем, как ты любишь, дальше. Или мы врозь… Тогда ты валишь в свой гнилой рай, а я утром подаю заявление и увольняюсь из вашей богадельни! Ищи себе нового Ромку! Я твое счастье обеспечивать материально не планирую!