Только представь

Только представь

У девочки Ани с детства было хорошее воображение.

Совсем крохой, лёжа в кроватке, она представляла: вот мамины руки, большие, тёплые, обхватывают её, поднимают в воздух, прижимают к груди. Грудь пахнет сном, маминым потом, молоком. Мягко. Безопасно. Любят.

Глазки закрывались, Анечка засыпала — голодная, замёрзшая и довольная. А родители удивлялись: надо же, какой спокойный ребёнок.
 

***

В 12 лет она вернулась из летнего лагеря и привезла с собой восемь дополнительных килограмм. Лагерные повара виртуозно владели искусством сдобной выпечки, а вожатые активному отдыху предпочитали настольные игры и чтение книжек.

— Анна! — мамины глаза округлились, а рот трагически изогнулся. — Тебя же выгонят с танцев! Что ты наделала! Где моя дочь и кто этот хомяк?!..

— Мамочка, я не нарочно…

— О боже, неужели было обязательно пожирать все эти булки? Мы же говорили с тобой: у одной виноградины вкус точно такой же, что и у остальных, не нужно съедать всю гроздь, чтобы получить удовольствие!
 

Через неделю праздновали папин юбилей. Мама положила Анечке кусочек торта и выразительно посмотрела на дочь. Аня отломила чуть-чуть, прикрыла глаза…

Ванильное тесто пропитано сиропом, оно слегка подтаивает, если нажать языком. В тесте попадаются орешки — гладкие, сладкие, шкурка шершавит язык. Взбитые сливки льнут к нёбу, к языку, к внутренней стороне губ, маленькие пузырьки с шипением лопаются. Черника.

— Спасибо, я больше не буду, — Аня отодвинула тарелку.

С каждым последующим глотком чая она просто представляла: бисквит, черника, сливки, орехи. Черника, сливки, орехи, бисквит. Сладкое, нежное, сочное, вязкое.

Мама была довольна.

***

После третьего курса Анне Кравцовой предложили производственную практику в лучшем издательстве города и поездку на море. Практику — Лилия Фёдоровна, куратор третьей группы и главный редактор художественного отдела. Море — Лёша Котиков, друг, наперсник и главный претендент на анечкину невинность.

Неделю Аня ходила в ужасе от невозможности выбора. Пыталась представлять себе то Крым, то работу в «Букве». Крым выходил отлично — с чайками, колыханием волн, округлой галькой под босыми ступнями, прозрачным виноградом на солнечной террасе и песнями у костра. С работой же как-то не задалось.

В конце июня Котиков, мрачнее лермонтовского демона, укатил вместе с Алкой Иноземцевой, бросив на прощание: «Дура ты, Анька, так ничего в этой жизни и не поняла». Анечка обзавелась привычкой покупать раз в неделю бутылку сухого «Инкермана» и выпивать перед сном ровно полбокала, сидя с ногами в открытом окне третьего этажа. В несбывшемся море добавилось деталей: кружевной сарафан из магазина за углом (тонкая ткань, чуть холодит, лямки натирают, если под рюкзак, крупное плетение щекочет бёдра при ходьбе), ночные прогулки по узким улочкам (пахнет солью, песком и сандалом, Лёшка крепко держит её за руку, пальцы у него тонкие, сухие и крепкие, сердце замирает на секунду и снова пульсирует где-то в горле), утренние пробуждения (обнажённая кожа, горячее сонное дыхание, поцелуи в шею, грудь, живот, тонкие лёшкины пальцы, сладкое, сладкое, дрожь в позвоночнике, дальше нрзбрчв).

***

В связи с открытием нового направления (бизнес-литература, нон-фикшн, личностный рост) «Буква» заявила аж целых пять вакансий. Александра Ковалёва, пятнадцатого в списке претендентов, Анна Сергеевна собеседовала лично: хотела быть на сто процентов уверена, что резюме не врёт, что все эти прекрасные вещи молодой дизайнер действительно может.

Александр мог. Через месяц он заменил ведущего специалиста издательства, а через три — возглавил отдел. Через полгода все знали: у Ковалёва с Кравцовой роман.

Роман выходил странноватый. Александр дарил цветы, водил в театр, выписывал через знакомых редкие книги. Анечка улыбалась, благодарила, с удовольствием обсуждала особенности современной типографики и концепцию смерти в последних работах Феллини. 

Прикасаться к себе не разрешала, в последний момент всегда как-то ловко уводила его руку в сторону. «Бесконтактный роман», — грустно шутил кавалер в кругу друзей.

Анна Сергеевна после очередного свидания с попыткой поцелуя или объятия приходила домой, скидывала туфли и нервно распахивала дверцы домашнего бара. Округлые стенки бутылок с готовностью поблёскивали ей навстречу. Окошко съёмной квартирки на третьем этаже давно превратилось в широкую лоджию с видом на ночной город.

***

Заявление на увольнение руководитель отдела Александр Ковалёв принёс двадцать первого мая. Двадцать третьего об уходе заявила Наташа Зайкина из типографии. Пятого августа они опубликовали фотографии со свадьбы.

Тут Анечке впервые стало по-настоящему больно.

Она смотрела на счастливые лица Наташи и Саши, на их босые ноги в прибое, на улетающую наташкину фату — и не понимала.

Захотелось умереть. Не быть, не чувствовать оглушительной беспомощности и нелюбви.

Теперь по вечерам Анна Сергеевна представляла, как ложится в тёплую воду. Как проводит по внутренней стороны руки тонким лезвием, как обжигает и длится, и длится боль. Как начинает кружиться в висках, подкатывает тошнота, темнеет в глазах, голова болит всё сильнее, вестибулярный аппарат отказывает, непонятно, где верх, где низ, отнимаются ноги…

Или так. Сто пятьдесят таблеток снотворного. Очень много воды, чтобы их запить. Таблетки застревают в горле, царапают слизистую, торопясь, она глотает их пригоршней, давится, от воды начинает подташнивать. Потом — постель, холодная подушка, под тонким одеялом зябнут ноги. Глаза закрываются, тело тяжелеет, становится неподъёмным. Исчезают звуки. Запахи. Прикосновения. И её уносит во тьму.

Аня представляла себе это всё так хорошо, что однажды ночью уехала на скорой — стало отказывать сердце.

С фантазиями о суициде пришлось завязать.

***

Однажды (это будет непременно весной, когда деревья уже распустились, но жары ещё нет и по вечерам ветер приятно прохладен) в больничном парке на лавочку сядет смерть. Анна Сергеевна понимающе улыбнётся, дрожащими руками аккуратно свернёт вязание, уложит в корзинку. И Смерть с облегчением скинет надоевший свой плащ, прислонит к раскидистому тополю косу. Анечка снимет с плеч старушечью шаль, укутает смерть заботливо.