Три чили перца для Бриджит

Перец первый. Френсис

… Что бы меня ни подтолкнуло в путь —
Любовь или надежда утонуть,
Прогнивший век, досада, пресыщенье.
Иль попросту мираж обогащенья —
Уже неважно…
(Дж. Донн. «Шторм»)

Первые лучи рассветного солнца золотили воды реки Эйвон. Так же ярко поблескивал хорошо заточенный топор, висевший вместо вывески над входом в паб. Обтянутая кожей дверь чуть скрипнула, выпуская на грязную припортовую улицу молодую девушку с пучком зеленых веток в руках. Привстав на цыпочки, она закрепила зелень на вбитый в фонарный столб гвоздь.

— Бридди, ты уже сварила свежий эль? — раздался хриплый голос из ближайшей подворотни. Куча лохмотьев зашевелилась, явив изрядно помятое обветренное лицо.

— Стараюсь для вас, страждущих, — прищурившись, она смотрела на бухту. — Слышал слух? Днем придет королевская каравелла, голодные моряки — хорошие барыши.

— Дай старику по старой дружбе снять пробу с твоего чудного напитка, — умоляюще протянул мужчина.

— Джонни, не наглей. Приведи в «Топор» новеньких, да побыстрее — пока зелень не завяла и пиво свежее не подкисло. Иначе попробуешь на вкус кулак своей Молли, а она у тебя боевая, когда на сносях, — с этими словами девушка открыла дверь паба, намереваясь войти внутрь.

— Ты это, не ругайся, дочка. Загляни к моей старухе, что-то жалуется она в последнее время. Говорит, мол, не хочет Господь этого малыша, всё кошмары ей шлёт да недобрые знаки. А в порт я схожу…

— Пил бы ты меньше да работал больше, может и не мерещились бы твоей жене недобрые знаки, — уперев руки в бока и сурово глядя на похмельного Джона, сказала Бридди. — Но ради Молли схожу, не виновата ж она, что муж — пьянь.

— Ты святая, Бриджит, Господь не забудет твою доброту. Вот бы ещё ты вылечила мою голову и утолила жажду… Тогда бы я в честь тебя дочь назвал, если родится девочка!

— В порт, Джонни, иди ты в порт! — стремительно уходя вниз по улице, бросила через плечо Бриджит.

Бристоль просыпался. Заспанные торговцы открывали лавки, кухарки из богатых домов торопились на рынок за лучшим куском мяса к хозяйскому столу, порт скрипел такелажем и гремел ящиками.

Молли Маллоун соревновалась с утренними петухами — её голос разносился над районом, не оставляя соседям ни шанса на долгий сон.

— Чтоб тебя кошка съела, Салли, а черти откусили ей хвост! Вернись в дом, негодница! Калеб, не бей сестру! Вот вернется отец — вверну ему якорь в зад, чтоб с вами дома сидел!

— Остынь, подруга, тебя в каждом трюме слышно, — свернув за угол, Бриджит встретила крупную рыжеволосую женщину, огромный живот которой едва проходил в дверной проем небольшой хибарки, — Джонни отправил меня вместо белого флага.

— Слава Богу, Бри! Я всё утро блюю ядовитыми медузами, сорванцы отбились от рук, муженек — червь гальюнный — где-то шляется! О-ох… — держась за низ живота, Молли опустилась на ступеньку у входа. — Эта беременность меня доконает. Чувствую, улетит дите к ангелам, а я — к предкам.

На веснушчатом лице блеснули слезы. Бриджит обняла подругу, тыльной стороной ладони вытирая ей щеки.

— Идём в дом, я заварю тебе травы и погляжу, что можно сделать.

Бридди не была повитухой, как её бабка, но ещё с детства все замечали, что само присутствие девочки успокаивало, а маленькие ладошки снимали боль. Приметив это, старуха таскала её повсюду с собой, учила собирать правильные растения, готовить снадобья, варить эль, избавлять от лишнего и принимать роды. Бабка уже несколько зим как ушла к праотцам, а к Бриджит, несмотря на юный возраст, обращались за советом и помощью многие беременные женщины округи. Она и сама не могла объяснить, откуда знала истоки проблемы — просто чувствовала маленькую, ещё не рождённую, жизнь, как саму себя.

Пройдя с Молли в дом, девушка усадила её на лавку и положила обе ладони на живот.

— Уже скоро… Парнишке хочется увидеть наш мир и свою весёлую мамку, — Бри улыбалась, аккуратно поглаживая живот подруги, но внезапно нахмурилась и сощурила глаза, словно пыталась что-то разглядеть вдали.

Внимательно следящая за лицом знахарки Молли запаниковала: «Что?! Что ты видишь?!»

— Ребенок плохо развернулся… — ладони Бриджит осторожно прощупывали контуры малыша через кожу матери.

— Его вырвут из меня по кускам и скормят собакам, бедная невинная душа! Горе мне!!! — заголосила беременная и разразилась рыданиями.

— Молли, триста акул тебе в глотку! Задрай люк и ляг на лавку! — с юной хозяйкой паба «Топор» в минуты гнева не спорили даже бывалые морские волки, и женщина, мгновенно замолчав, подчинилась, хлюпая носом.

Ещё раз прощупав весь живот, левая ладонь Бриджит легла в самый низ, обхватив голову младенца, правая — слегка вжалась вглубь, нащупав ягодицы.

— Теперь дыши — спокойно, глубоко, медленно. Представь, как волны мягко накатываются на берег, как бриз играет твоими волосами, как сладко спят твои малыши. И не шевелись.

Умелые руки Бри, осторожно надавливая и направляя, постепенно выправляли положение плода, пока он не развернулся в безопасную для родов позицию — головой вниз.

— Теперь отдыхай, я заварю тебе травы, а за Салли и Калебом присмотрит соседка.

— Бриджит, там на полке сверток, возьми, — Молли махнула рукой, и девушка, проследив за её жестом, увидела в буфете какой-то предмет, завернутый в тряпицу. Развернув, Бри восторженно вскрикнула: — Какао?! Но откуда?

— Хозяйка дала, сказала «малышей угостить», да больно жирно для них, — женщина подрабатывала прачкой в семье богатого торговца. — Испеки мне лучше своё фирменное — умираю, как хочу пирожных от Бри.

— Я назвала их «брауни». Пойду, загляну в лавку за патокой, а пива у меня своего хватает. До свиданья, Молли!

— Храни тебя Господь, Бри!

Вернувшись в паб, Бриджит обнаружила внутри несколько завсегдатаев и Билла-Мясника, несшего вахту за барной стойкой, отполированной временем и ладонями посетителей. При виде девушки лицо старого квартердек-мастера просияло: