Тузик

Тузик был простой дворовой собакой.
Дворняжкой.
Дворняжкой он был с самого рождения.
Родился во дворе (а точнее, у стены сарая, под навес которого спряталась от проливного дождя его мама, большепузая лохматая Динка).
Там же он рос. И жил, переходя с одного двора на другой, пока по редкой для себя удаче на одном из них не закрепился.
Вернее, его оттуда почему-то не прогнали.
Конуры у него не было. Обитал он под крыльцом, куда забирался через дыру, появившуюся когда-то на месте двух оторванных досок.
Под крыльцом же Тузик прятал и самые большие свои сокровища - четыре тёмных обгрызенных кости с колкими, хрустящими краями. Мяса на костях, конечно, уже не сохранилось, но (по расчётам Тузика) грызть их можно было ещё очень, очень долго.
Миски Тузик не имел. Воду пил из луж (два раза в жизни - из-под крана, к которому крепили обычно шланг для полива огорода, и ещё один раз - из-под колонки, что стояла возле коровника).
Сам Тузик был вполне под стать несладкой этой жизни.
Шерсть у него была грязно-серого, с желтоватым оттенком, цвета; плотная и жёсткая, спутавшаяся больным колтуном, с налипшим там и сям комками высохшей грязи, с целыми гроздями свисавшего с боков и поджатого брюха прошлогоднего репейника.
Дворняжке положено глаза иметь большие, умные и печальные.
Глаза у Тузика были глупые и маленькие.
Глупые - оттого, что умные глаза в той деревне, где коротал затянувшуюся жизнь свою Тузик, очень не любили и за слишком умное выражение глаз запросто могли дать сапогом по брюху.
Маленькие - оттого, что большие глаза выглядели слишком уж независимо и вызывающе. За это тоже могли побить.
А ещё светился в его глазах огонёк нарочитой, неискренней, вымученной радости, что выдавливают обычно из себя существа не раз жизнью битые и униженные, и потому безумно боящиеся обратить лишний раз на себя внимание ближних страданием и неустроенностью судьбы (что, понятно, всегда провоцирует на безнаказанную жестокость), и использующие фальшивый огонёк этот лишь как маскировку печальной своей беззащитности.
И лаял Тузик то подчёркнуто радостно (при виде хозяина, которого он, кстати, совсем не любил и очень, очень боялся), то чрезмерно агрессивно (при виде чужака, слишком близко подошедшего к калитке или невзначай упавшего под забор), то притворно подобострастно (это когда под забор или возле крыльца падал сам не в меру упившийся хозяин... тут надо было показать, что верный пёс службу, конечно несёт... но и о субординации не забывает). Ну, в общем, лаял он всегда фальшиво.
Кормили Тузика редко. Можно сказать, что и никогда.
Еду он добывал сам. Воровал и выпрашивал.
Воровал, конечно, редко (за воровство били даже сильнее, чем за умные глаза). Выпрашивал часто, но толку от этого было куда меньше, чем от воровства.
Другой герой этой истории, Волк, жил в лесу.
Шерсть у него была серая (как и у Тузика), но без желтизны и куда чище. Волк любил чистоту и постоянно (и очень тщательно) себя вылизывал.
Жил Волк в норе, одиноко и замкнуто. Ни волчицы, ни волчат у него не было. Вернее, когда-то они были, но в очередной охотничий сезон стаю волчью плотно обложили охотники (в тот чёрный для Волка день даже пара вертолётов кружила над лесом, отслеживая отчаянные броски стаи из сжимавшегося смертного круга и исправно направляя егерей на участки, где рвались серые из ловушки). Уйти тогда удалось одному только Волку.
С тех пор и стали звать его Волком. С большой буквы.
Потому что других волков в лесу больше не было.
Говорили, правда, будто ещё пара серых осталась в живых. Вернее, их оставили в живых.
Чтобы продать в зоопарк.
Правда то или нет - Волк не знал. Но ему хотелось верить, что это неправда. Он бы предпочёл гибель от пули. Для себя и для любого из своей стаи. Даже... для своих волчат.
Зоопарк страшен. Он обрекает на жизнь даже тогда, когда жизни этой уже не хочешь. Зоопарк страшен - глупый смех людей, протянутые пальцы, огрызки яблок сквозь решётку, табличка (говорят, там написано, что волк опасен и к потому к клетке нельзя подходить слишком близко), мясо в холоде, что не вырвал охотой ты из бока на бегу, а получил на стальном поддоне отмеренной порцией. Неволя, судорогой сводящая лапы. Пустота неведомой, бессмысленной, украденной жизни.
Волчата не умели быстро бегать. Они погибли.
С тех пор Волк возненавидел людей самой лютой ненавистью, на которую только был способен. А ненавидеть Волк умел. Потому что ещё раньше он умел любить.
И ещё Волк возненавидел собак.
Он помнил, что в тот день именно они выследили стаю. И гнали её на выстрелы, подманивая охотников, отмечая лаем своим каждый бросок волков.
И первым смертным кольцом были собачьи стаи. И только вторым - егеря.
Утащить собаку со двора стало с тех пор для Волка делом особенно радостным (если вообще не единственной радостью, оставшейся в его жизни).
Семерых собак загрыз Волк. Семь собачьих черепов выложил он в ровный ряд в своём логове.
Восьмым оказался Тузик.
Тузика Волк стащил во вторник, в три часа по полудни, прямо со двора (благо двор стоял на окраине деревни).
Как раз накануне Тузика здорово побил хозяин. Что особенно обидно - пострадал Тузик совершенно невинно. Ну то есть абсолютно был он ни при чём.
Хозяин его, тракторист Пётр Васильевич, распахал в тот день огород у дачников, за что и получил заслуженную поллитровку. Выпил он её всю один, справедливо рассудив, что коли работал он один (не считая трактора, которому водка совсем ни к чему, ему и солярки хватает), то и делиться с кем то вовсе даже необязательно.
Докончив же бутылку (а последнее Пётр Васильевич допивал уже на скамейке у самого дома, так что по счастью далеко ползти не пришлось), решил он отоспаться в тихом месте, подальше от супруги своей, Лидии Ивановны.
И не нашёл места лучше, чем тузиков дом под крыльцом, куда и полез, кряхтя и икая, прямо через дыру шириной в две оторванных доски.
И это ведь при том, что и Тузику то там места мало было.
Тузик, в темноте да спросонья, цапнул Петра Васильевича за нос (а попробуй тут хозяина узнать... лезет кто-то, руками в бок пихает... где тут разберёшься?).
После чего был вытащен за хвост из-под крыльца и зверски избит.
Остаток ночи Пётр Васильевич и Тузик провели в разных местах.
Тузик - за домом, возле сараев. Пётр Васильевич - под крыльцом (ноги, правда, там так и не поместились, остались снаружи).
Лидия Ивановна мужа в дом тащить не стала.
Тузик на следующий день чувствовал себя виноватым. И потому прятался от хозяина на огороде, на задах.
Там в три часа по полудни его стащил Волк.
Пока Волк нёс его по лесу, Тузик устало и несколько отстранённо думал о своей будущей участи (то, что огромный серый зверь несёт его в лес на новое место службы Тузик, конечно, не наделся... в лесу дворняжек не держат, ни к чему они там... это Тузик знал очень хорошо). Тузик и сам был удивлён охватившей его странной апатии (будто смотрел он на себя, болтающегося мохнатым мешком в волчьей пасти со стороны, не испытывая ни жалости к себе, ни страха за свою жизнь), и даже какому-то непонятному чувству облегчения и зародившемуся в душе его совсем уже неясному чувству свободы, которого он отродясь до того не испытывал.
Будто эта внезапная и совсем им не ожидаемая перемена судьбы, последняя и окончательная, именно окончательностью своей решила сразу все проблемы в собачьей его жизни и тем самым, пусть напоследок, но подарила ему возможность хоть на час или даже на считанные минуты быть не забитым дворовым псом, а...
"Куском мяса ?" подумал Тузик.
И продолжал удивляться тому, что даже после такой мысли ничуть не расстроился.
"В конце концов" думал Тузик, подлетая в такт прыжкам Волка и уворачивая морду от хлеставших его веток "всё это должно было когда-то кончится. Да и доски под крыльцо хозяин мог набить... Куда мне тогда ?"
Тузик никогда не считал себя бессмертным. Просто смерти своей он никогда не придавал особого значения. Да и терять ему...
"А кости ?!" вспомнил вдруг Тузик.
И тут ему впервые стало себя жалко. И захотелось заплакать.
Волк принёс его в нору. И там отпустил.
Бежать Тузику было уже поздно.
Тузик забился в самый дальний угол волчьего логова и затих там, внимательно поглядывая на Волка поблёскивавшими в жидком свете, едва пробивавшемся в глубь норы, впервые в жизни поумневшими глазами.
Волк же, устало дыша, прилёг у самого входа и стал медленно и обстоятельно глодать собачий череп (один из тех семи).
"Вот скоро и мой так глодать будет" подумал Тузик "как я когда-то кости глодал..."
Мысль о припрятанных костях всё навязчивей преследовала Тузика. Ему стало обидно от осознания того, что кости эти переживут его... и непременно достанутся кому-то другому... а хоть бы этому гаду Климу с конефермы (Клим, пёс старый и злой, с густой чёрной шерстью и длинными жёлтыми клыками, часто гонял Тузика по деревне и потому один бас его, густой и резкий, часто вгонял Тузика в тоску и беспокойство).
"А он заслужил ?" со вспыхнувшим вдруг раздражением подумал Тузик "заслужил кости-то эти ?!"
Череп хрустнул под клыками Волка (Волк увлёкся и сжал челюсти слишком уж сильно).
Тузик вздрогнул и вскочил, резко выпрямив лапы.
- За меня отомстят ! - заявил Тузик с отчаянной смелостью простившегося с жизнью труса.
- Кто ? - искренне удивился Волк и даже на мгновение перестал глодать тёмную черепную кость.
"Действительно, кто ?" подумал Тузик.
И вынужден был признать, что его исчезновение, пожалуй, никто даже и не заметит.
- За тобой придут ! - продолжал, тем не менее, наглеть Тузик. - Тебя выследят! Участь твоя будет ужасна ! Нас в деревне много ! Всех не перетаскаешь !..
- Да мне всех и не надо, - флегматично заметил Волк, отодвигая череп на место. - Так, на обед бы только хватало...
Тузик, возбуждаясь от собственных криков и жгучей обиды на пропащую свою жизнь, окончательно разошёлся и жёстко завил :
- Сдавайся !
- Чего ? - несколько ошарашено спросил Волк. - Чего ты сказал ? А ну-ка повтори !
- Тебе прощение будет, - тихо сказал пришедший в себя Тузик и поджал на всякий случай хвост.
"Вот он какой... конец" подумал Тузик, глядя на приближающегося к нему Волка.
- Ты это серьёзно ? - спросил Волк и пристально посмотрел на Тузика.
Взгляд его был внимательный и холодный.
"Что вы, что вы..." подумал Тузик.
А вслух сказал :
- А как же ! Непременно прощение будет. Я вот, если что, завсегда прощение прошу...
- И помогает ? - с явной уже издёвкой спросил Волк.
- Конечно ! - убеждённо заявил Тузик.
"Никогда" подумал он при этом, вспомнив, что скулёж его хозяина обычно только раздражал.
- Ну, ну,.. - ответил Волк с явным недоверием. - А у кого мне прощения просить ? У тебя что ли, шавка дворовая ?
- А хоть бы,.. - начал было Тузик, но тут же осёкся, решив, что слишком наглеть ни к чему. - Ну это... У кого там... Ну, кого обидел, у того и просить.
- Им это уже ни к чему, - сказал Волк, мордой показав на ряд черепов. - Они меня уже простили.
- А может... хозяева по ним плачут, - выкрутился Тузик и с наигранной укоризной посмотрел на Волка. - Или щенки там...
"Молчал бы про щенков то" с усталой печалью подумал Волк, вспомнив шесть тёплых комочков, что забивались на ночь к нему под брюхо. "Ваша порода собачья, подлая, сроду про щенков не вспоминает... А тут вспомнил, кобелина безродная..."
- У меня то хозяин знаешь какой ?! - с воодушевлением начал было врать Тузик. - Да лучше его !..
- Тебя зовут то как ? - прервал его речь Волк.
- Тузик, - с угодливой готовностью ответил пёс, решив, что, коли у еды имя обычно не спрашивают, то и есть его Волк прямо сейчас не станет.
- Тузик, ты сам то в белиберду эту веришь ? - прямо спросил его Волк.
- В какую это ? - с притворным удивлением спросил Тузик, поняв, что глупая игра его не слишком то на Волка и подействовала.
- Ну, в прощение это... Доброту хозяйскую... Веришь ?
- Надо же во что-то верить, - философски заметил Тузик и всхлипнул. - Как же без веры то жить ? Тяжело без веры то. Невыносимо даже. Вот так больно станет тебе... или грустно. Ляжешь у крыльца, глаза поднимешь, посмотришь на дверь. И думаешь : "Ведь не может быть, чтобы хозяин не подумал обо мне. Не вспомнил хоть раз. Хоть на минутку не вспомнил. Ведь ради чего...Чего ради то..."
И Тузик, не выдержав, разревелся.
- Ты, небось, думаешь, легко там, в деревне, живётся то ? На всём готовом, под крылышком хозяйским... В конуре... с миской... Так, да ? А у меня конуры даже нет ! Живу где придётся и жрать не дают ! Будто чужой я им. А ведь родное то место, родился там. Вырос. Служил как мог. Верен был крыльцу своему ! Деревне своей ! Ничего у меня другого нет, и жизни другой нет. И там жизни нет. Бьют, унижают все... А что я вам сделал, что ?!!
Тузик взвизгнул и зашёлся в истеричном плаче.
"Тьфу, сволочь" с отвращением подумал Волк и отвернулся от ревущего Тузика. "Псих какой-то истеричный... Бешеный, что ли ?"
И тут, будто угадав мысль Волка, Тузик пустил долгую, пенную слюну и захрипел.
- Гад ! - выдавил Тузик в перерыве между хрипами. - Палач !
- Дурак ты, - ответил Волк и прилёг, закрыв глаза.
Теперь ему не то, что есть - даже смотреть на Тузика не хотелось.
"Бывают же такие" подумал Волк. "И откуда у них это берётся ? От людей, наверно, переняли..."
Он знал, что люди, попав к волкам, часто плачут, жалуются на тяжёлую жизнь и просят за всё прощения.
Эта отвратительная предсмертная истерика называется "покаяние".
Волк знал, что по другому это называется - "страх".
Страх.
Липкий, холодный, с сладковато-кислой слюною и судорогой сведённым горлом.
С криком.
Согнутой спиною.
Он никогда не ел таких людей.
От них тошнило.
И ещё он думал, что страх этот куда хуже разорванного клыками горла.
И люди и псы их не заслужили избавления от него.
"Живите, живите..." подумал Волк. "Живите... Со мной, без меня. Не лучше и не хуже. Вам от самих себя покоя не будет. Собаки..."
Волк в ту ночь спал плохо.
Всю ночь Тузик плакал, выл и рычал.
- Жри меня ! - вскрикивал он и Волк вздрагивал во сне. - Рви меня на куски ! Ты увидишь как умеют умирать дворняги ! Врагу не сдаётся... Ты думаешь, жизнь мне дорога ?.. Сдалась она мне !.. А хозяин... И били меня... А жратвы то там... Доски того гляди набьют... А зимой... Последнее отберут.. Собаки кругом... Ой, не могу больше, не могу ! Убей меня, я сам не свой!
"Вот сволочь !" с раздражением думал Волк, переворачиваясь с боку на бок. "Уснуть ведь не даст. И как его люди терпят ?"
Под утро Тузик затих.
Волк проснулся с рассветом.
Он выбрался из норы и долго смотрел на деревья, недвижно стоявшие в розовом, тихом, ровном, печальном свете.
Роса холодком с травы стекала на лапы.
Лёгкий туман серебристый плыл над поляной, таял в светлеющем утреннем воздухе.
Свет из розового стал торжественно-золотистым.
Словно печаль проходила и морок ночной отступал.
И Волку показалось на миг, будто там, далеко, какой-то неведомый, никогда им не видимый и не знаемый, но добрый и всеведущий волчий бог подарил ему этот рассвет как утешение. И память о навеки ушедших волчатах.
И решил Волк, что в нору эту он больше не вернётся.
Никогда.
Тузик проснулся поздно.
Ближе к полудню.
Волка в норе не было.
У входа в нору лежала записка.

ПРОЩАЙ, ДВОРНЯГА. БЕГИ В ДЕРЕВНЮ.
ХОЗЯИН, ВЕРНО, СОСКУЧИЛСЯ.

И чуть ниже было приписано.

СВОЛОЧЬ ТЫ, ТУЗИК. И ЖРАТЬ ТЕБЯ ПРОТИВНО.

"Это я то сволочь ?" с обидой подумал Тузик. "Чего я ему сделал то ?"
Возвращался Тузик в деревню по ближней просеке, стараясь не забираться в чащу.
Возвращаться в родной двор ему было отчего-то страшно. И чувствовал он себя виноватым перед хозяином.
"Зря я его за нос-то цапнул" думал Тузик, искоса поглядывая на шевелящиеся под ветром кусты. "Надо бы прощения попросить..."

Александр Уваров ©