Виолетта Лосева
Уже давно и надежно он был женат на другой женщине. И эта, другая женщина, хорошо к нему относилась и была ему очень дорога. И дети от этой, другой женщины, были для него самыми любимыми и родными…
Но почему-то, время от времени, он вспоминал те смуглые вечера в дешевом бельишке в съемной квартире, незамысловатую еду, которую всегда приходилось ждать после прихода с работы, мягкий нос, который терся о его бороду и длинные кукольные ресницы, которые загибались вверх без всяких ухищрений.
Та, первая любовь спокойно и тихо стерлась из его жизни и воспоминаний, и только иногда, совершенно случайно, он замечал в других женщинах какие-то отдельные черты, связанные с ней, и внутренне вздрагивал, как от неожиданного прикосновения.
Иногда где-нибудь в метро или на улице он видел движение чьей-то руки или поворот головы или пожимание плечами или взгляд, направленный на спутника или спутницу, или аромат духов, или цвет волос - и все это напоминало какие-то отдельные черты той Оли, которая осталась в его мимолетных ощущениях.
И когда к нему в отдел пришла новая сотрудница, которая часто разбавляла свою речь фразами «если можно так сказать» или «я, конечно, могу ошибаться», он опять вспомнил, что та, другая Оля тоже говорила так, как бы заранее извиняясь за возможную неправоту.
Вот так, совсем недавно, они с женой шли от метро к своему дому, мирно беседуя о чем-то домашнем и теплом. Кажется, речь шла о том, что по-быстрому, можно пожарить картошки – пока ты чистишь, я сделаю салат, и ужин готов. И они шли, и речь шла.
А навстречу им тоже шла молодая мама с девочкой лет пяти, и эта маленькая девочка в кружевном платье старательно выговаривала маме:
- Добрррый вечеррр. Пррривет. Здррравствуйте!
И его жена улыбнулась этой девочке, понимая, что, видно, совсем недавно та научилась говорить «р», и кивнула ей, оценив такие существенные достижения. И они услышали еще раз «пррривет!», уже обращенное прямо к ним.
И тут он увидел ее ресницы. Которые загибались вверх, ясное дело, без каких-то косметических приемов. Просто необыкновенные кукольные ресницы, которые никто не принял бы за «настоящие», если бы речь не шла о маленькой девочке.
И у него внутри тут же что-то шевельнулось так остро, что он остановился.
Девочка кокетливо помахала им рукой. Судя по всему, это была очень бойкая и уверенная в себе особа, вполне осознающая свое очарование в таком юном возрасте.
Та, его первая любовь, была, наоборот, робкой, пугливой, сомневающейся в своей красоте, «как ребенок», одним словом. Но ресницы были теми же. Кукольными. Необыкновенными.
И это откликалось внутри. Хотя прошло больше двадцати лет.
Жареная картошка оказалась на редкость вкусной.
- И когда уже мы с тобой начнем вести здоровый образ жизни? - улыбнулась жена Наташка, подкладывая ему добавку, - Ты заметил, что уже неделю в прихожей висит мой спортивный костюм? Каждый вечер собираюсь утром побегать по парку. Продумываю наряд. Готовлю кроссовки. А наутро это желание напрочь проходит. Почему так?
Сергей опять вздрогнул. «Почему так?» - это был вопрос той Оли, которая двадцать лет назад расстраивалась из-за какой-то ерунды, советовалась с ним по каким-то пустякам, плакала из-за сломанной ветки и полностью растворялась в своей любви к нему.
Хотя… Этот вопрос не принадлежал только ей. Обычной вопрос. Любой человек имеет право его задать. Если собеседник знает что такое «так». И все…
Когда он уходил от Оли, он не обещал, что вернется. Честно, не обещал. И она знала о том, что он уходит навсегда. И даже держала себя в руках. Без истерик, рыданий и слез. Все было решено, и они оба понимали, что отношениям пришел конец. Так почему же он уходил с чувством, что оставляет в беде и в одиночестве беспомощного котенка?
- Есть такие женщины, - говорил с умным видом друг Владик, считающий себя знатоком в таких делах, - Они вроде бы отпускают тебя, а на самом деле… Ты уходишь с чувством такой вины, что впору повеситься. Они уже поселились в тебе. И продолжают мучить, даже когда все закончено.
Сергей тогда слушал его вполуха. Пусть себе треплется, эксперт, можно подумать… Тем более, Оля при расставании сказала: «Только не вздумай винить себя ни в чем. Ты ни в чем не виноват. Я буду беречь тебя на расстоянии. Хорошо? Ты только присматривайся к тем знакам, которые я буду тебе подавать, ладно?»
Он тогда почти отмахнулся. Какие знаки? Оля, я просто немножко устал и мне немножко все надоело. Немножко… И хочется мне немножко другого. И этого «другого» вокруг достаточно. И мне всего двадцать лет и я не хочу каждый день видеть слезы, потому что «тебе показалось». И не готов я «строить» то, что, по-хорошему, должно выстраиваться само собой. И если я считаю, что все должно быть легче, веселей, проще, то… так в моей жизни и должно быть. И будет. За что извиняться? За что просить прощения? За то, что я люблю по-другому? За то, что ты меня так сильно любишь? За то, что ты растворилась, а я – нет? В чем моя вина?
Естественно, он не говорил этого вслух. Звучало другое. Нам нужно пожить отдельно… Нам нужно пожить отдельно? Хорошо. Ты боишься, что я буду тебя ждать? Не бойся.
Все, что ни случается, все – к лучшему.
Или…
Все, что нЕ случается, все – к лучшему?
Вот и не случилось…
- Она не беременна? – спрашивал Владик, который страстно хотел разобраться в ситуации и помочь.
- Нет, - отвечал Сергей.
- Точно? – переспрашивал Владик.
- Точнее не бывает, - усмехался Сергей, делая вид, что вопрос не стоит выеденного яйца.
- Ну так и не мучайся. Все нормально! – успокаивал друг.
- Да кто тебе сказал, что я мучаюсь? – хорохорился Сергей и бодро подтверждал: - Все нормально!
Да все, в принципе, и было нормально. Общей компании у них с Олей не было, поэтому потом, после расставания, он очень редко узнавал что-то о ней. Всегда случайно. И всегда неточно. Кажется, бросила институт. Кажется, уехала к родителям. Если я ничего не путаю, вышла замуж там, в своем городе… Не уверен, что речь шла именно о ней. Кажется, работает в библиотеке… Не помню, кто-то из знакомых говорил…
Отредактировано: 13.05.2020