У истоков.

У истоков.

- Что, Николай, а скажи, далеко карабин припрятал? Покажи-ка нам игрушку. А мы с Сережей, глядишь, и постреляем, сейчас с картошкой закончим, и развлечемся немного. Ты, Сережа, стрелял когда-нибудь? Вот и попробуешь, нюхнешь пороха, - говорил, снимая щедрый пласт желтой картофельной мякоти вместе с красной кожурой, высокий, полный, красивый мужчина лет сорока с небольшим, с улыбкой глядя на собеседника — тот был постарше, лет пятидесяти, с разбойной внешностью и, несмотря на полдень и жару, был уже изрядно выпивший.

Спрашивающий был Анатолий Иванович, инженер и руководитель группы конструкторов

на одном тихом и важном предприятии, спрашиваемый был егерь Николай Николаевич, безотлучно живущий на номерной даче за Исертью, но дальнем, укрытом летними туманами берегу зеленого, старинного заводского пруда, теперь уже и не нужного для привода вращающихся колес кузнечных механизмов, одичавшего и ставшего из полезного творения рук человеческих вдруг органичным и живописным куском дикой природы, хранящим тайны и предания прошлого.

Анатолий Иванович любил заезжать сюда, в дремотную глушь, к старому своему приятелю егерю, побродить по окрестным лосиным горам, а больше, посидеть у костра. Костер у Николая Николаевича был оборудован знатно: три огромных плоских валуна, светло-охристые и шершавые, лежали полукругом, рядом были вкопаны в землю бревна-лавки исполинской толщины, с выжженными изречениями мудрых, а над костровищем был укреплен стальной вертел, способный выдержать целого быка.

Шагах в пятидесяти вверх по склону была сложена стенка из валунов уже маленьких, и за нею бревенчатая рубленая другая стенка, вся, будто покусанная — это был тир для развлечения от грусти. Грусть, как известно живущим в России, накатывает неожиданно и без причины, и для того поверх каменной стенки стояли, приготовленные к расстрелу, пустые бутылки. За наличием пустых бутылок Николай Николаевич строго следил.

Теперь Анатолий Иванович приехал не один — с ним был его подопечный, молодой конструктор из его бюро Сережа. Поводом взять его с собой было вот что: во-первых, Сергей был ему симпатичен, и Анатолий Иванович с ним дружил, как часто вдруг начинают дружить опытные и одинокие профессионалы со своими учениками, а во-вторых, Николаю Николаевичу потребовалось вдруг посреди лета перекопать огород «от сорняков-паразитов», как он объяснял, и Анатолий Иванович логично рассудил, что ковырять закаменевшую землю тупой лопатой уместнее юности, и он привез с собой Сережу.

«Сорняки-паразиты» ли были причиной, только кроме Анатолия Ивановича и Сережи, в то же утро приехал к егерю еще и Леня Сявин — врач, худой, изумленный и очень возбужденный, просто от самого процесса жизни, которую «только в лесу и понимаешь», а с ним тихий и хитро улыбающийся в прокуренные усы пожарник Виталий Павлович, ловкий и округлый, как барсук.

Эти двое были рыбаками, и Анатолий Иванович, здороваясь и знакомя их с Сережей, радостно повторял: «Поглядим-поглядим, каковы будут линьки!»

Или.

«Уха ухой, только надо бы туда, ребята, ершей-озорников, да неплохо бы и щучку-барыню!»

Анатолий Иванович любил и умел готовить.

И вся компания это знала и ценила.

Это были не все люди.

Кроме широкого, вольного, но кособокого, будто присевшего на пенек дома под зеленой крышей, с конюшней, баней и обязательным русским сортиром, стоящим одиноко и гордо, на виду, в десяти шагах от кромки леса, у егеря был и другой домик - маленький, «гостевой».

Это было, говоря языком пижонов, модное «шале» - отлично, без обычных у нас деревенских зазоров, рубленый теремок, насыщенный техникой комфорта.

Он стоял на низеньких столбах на самом берегу ближнего пруда, выходя крыльцом прямо на песчаный пляж.

Да, ближний пруд — это тот, бывший заводской, большой, извилистый, с гористыми берегами, покрытыми мощными сосновыми борами, а был еще и дальний.

Как он образовался, уже никто не помнил.

Между этими двумя прудами был, разделяющий их, маленький перешеек с узенькой дорожкой, и в нем была устроена каменная труба, в которой ревела вода — это было «бучало». Рядом водились ерши.

Дальний пруд терялся в болотах, таивших в себе десятки маленьких озерков, а за болотами был конец света — туда никто не ходил никогда.

В «гостевом» всегда останавливались гости или значительные, или интеллигентные, которым романтика дикого костра и дощатого сортира могла казаться неприличной.

Сегодня там разместились племянница Николая Николаевича Настя с подругой.

Они приехали - Насте нужно было повидать дядю, но главное, приехали затем, что им хотелось пожить сутки у воды, в старом лесу, искупаться и набраться на память духа Родины — они уезжали в Германию, и надолго.

Николай Николаевич покачался немного влево-вправо на лавке, потом встал и ушел в дом. Спустя минуту он вышел, неся на ремнях через плечо пару ружей.

- Ты, Шмелев видал такую штуковину? - он обратился к Анатолию Ивановичу по фамилии,

как всегда поступал, становясь трезвым и значительным — это была старая армейская привычка.

- Надо же! Винтовка Мосина! - Анатолий Иванович принял винтовку в руки и бережно погладил, - видишь, Сережа, как люди делали? А дай-ка патронов, Николай, любопытно даже.

Положив в карман просторных штанов горсть патронов, Анатолий Иванович встал в стойку, раздвинув ноги поопористей, и стал целиться в бутылку. От костра он не отошел и на шаг.

- Не зацеливайся, - сказал доктор Леня.

- Прицел врет немного, - сказал Николай Николаевич.

Щелкнул выстрел — бутылка лопнула.