Убогий

Убогий

Тихо сходит морозная ночь. Ещё немного серости и предрассветной хмари и будет солнце – далёкое, милостивое солнце. Оно осторожно коснётся своими лучами всего поселения, заглянет в каждый маан да пробудит каждого из племени. Но ещё до того как начнётся новый день, до того как будние хлопоты захватят поселение пробудится Эспен.

Ему надо вставать раньше других. У него много дел – снести прогнившие сети в мастеровую, натаскать воды (а если зима – растопить снега), зажечь первые очаги… таков закон племени: если хочешь есть – ты должен быть полезен, вот Эспен и старается.

Племя живёт по закону. Обид здесь нет. Твоя порция, тепло твоего маана равно твоей полезности для племени. Первое слово и лучший кусок, конечно, Шаману. Он ищет милости богов, он благословляет каждую охоту, лечит, помогает женщинам разрешиться от бремени, он нарекает рождённых. Ему первое слово, ему первая воля.

За ним по полезности и значимости охотники. Старые и молодые, мужчины, а реже и женщины (кому как дано) – почётные члены племени. В их маанах шерсть и шкуры звериные утепляют стены и пол, в их мисках крупные куски мяса и овощей, им подаются и крупные хлеба. Без охотников никуда. А меж собою они равны – нет здесь раздела по полу или возрасту, пока ты можешь охотиться, ты охотник, а удачливый или нет – тут как боги решат.

Охотники выбирают себе жён по нраву, охотницы выбирают мужей – всюду почёт им и слава.

За охотниками ремесленники. Без острого топора, без целого меча, без хорошей сети ни один охотник не прокормится. Мастера в почёте. Им отдано и слово, и еда до них доходит горячая.

За мастерами голос имеют женщины племени. На них очаг, на них воспитание детей племени, на них одежда, на них уход за ранеными и больными. Тяжёлая участь, и, по сути, та же борьба что и у охотников, только шума нет такого. Ценят женщин в поселении, и наливают им жирного бульона доверху мисок, и не жалеют мяса и рыбы.

За женщинами голос имеют дети. Быть им однажды на смене отцов и матерей своих, охотиться им да очаги вести, а значит – учиться нужно. Мудрости набираться да опыт перенимать. Им и голос.

А за детьми уже…Эспен. Вообще-то редки такие как он в племени. Но бывают. Никчёмные, убогие, ни охоте, ни ремеслу не назначенные.

Родился Эспен слабым, хилым, всё болел, и не верил Шаман, что доживёт Эспен хотя бы до десятой весны. Но вёсна за зиму цепляются, за вёснами лето приходит, и снова зима, а Эспен всё живёт.

Явился он в ночь трёх звёзд, а при рождении умерла его мать – не приходя в сознание ушла, и видел шаман в этом знак: знал он – так отмечены люди либо великие, либо убогие. А на великого Эспен не тянул, с годами всё сильнее то прорезалось.

Так и ясно стало – Эспен убогий.

Для охоты он хромой и слабый, хилый да низкий. Для ремесла неловок и неуклюж. Что с него взять? Мыкались год, мыкались второй, пытались приучить его хоть сеть плести, а и тут промашка – неумел!

–Иди-ка ты к женщинам! На подмогу! – решил Шаман, хоть тяжко решение то ему далось. Всё-таки неладное было дело, но куда-то же надо никчёмыша отрядить? Пропадёт же!

Вот и был Эспен на всеобщем подхвате. Пол в маанах скоблить, воду таскать, туши переворачивать, посуду мыть в реке или в снегу растопленном, хворост собирать, за детьми приглядывать, травы разминать да сушить…всего ж разве упомнишь? Как умел, так и добывал свой хлеб.

В племени, конечно, отношение к нему было неоднозначное. Иной раз кто из старцев замахнётся: не заслужил свой хлеб! А кто из старцев и вздохнёт – не угадаешь воли богов, убогий, так не своей вине! А кто из молодняка туда же – одни кусочек в миску подбросят, другие заслуженный кусок отнимут. И не из голода отнимут, а потому что могут. Сильнее!

И дети туда же…кто камнем бросит, кто играть позовёт, потому что Эспен к детям добр, позволяет ездить на себе как на лошади, да в снежки неутомим.

–Убогий, но свой, – Шаман качает головой. Не нравится ему эта слабость Эспена, и что-то ещё ему не нравится, да только чудится – от слабости его раздражение идёт. Вроде бы как винить его надо. А в чём винить? Шаман не позволяет очень уж убогого обижать.

А Эспену что… дурак он что ли? Нет. знает, как хлеб ему достаётся. Знает, что единственная его польза на подхвате. К полуголодному состоянию он бы привык, но только тяжко ему видеть, как едят рядом с ним другие. Выходит он прочь тогда при первой возможности. У него в миске жирный бульон на треть, у других на половину и доверху – как хватит. У него малый кусок мяса. У других…

Нет, старается Эспен не думать как там о других. Жизнь его пропащая и он то знает. При первом же голоде не достанется ему порции и помирать тогда. И никто не сделает и попытки его спасти. А Эспен ещё молод, ещё пытается он что-то доказать, да только не пускают его дальше вёдер да скобления пола. Что говорить? не будет ему ни своего маана, ни миски наполовину наполненной, ни жены.

Ни одна за него не пойдёт.

Есть в селении хромоножка. Бенгта. Молодая, с лица не особенно красивая, тоненькая, в чём только душа держится? Ещё и хромая. Но в отличие от Эспена родилась она женщиной и оттого в убогих не ходила. Поглядывал на неё Эспен – не пойдёт ли такая за него?

Не пошла. Куски подбрасывала иной раз из своей миски в его, глаза прятала, а пошла всё же за мастерового – за Хаука – плотника.

–Куда ж ты её? Плясать она не сможет? – хохотала молодёжь, но Хаук – спокойный и уверенный отзывался только:

–Не для танца мне она нужна. Для очага и уюта.

А Бенгта и расцвела. В заботе Хаука, в ослаблении домашних дел племени засветились её глаза, и незаметно уж стало что хромоножка – до того красива!

На пиру в честь их свадьбы Бенгта подбрасывала кусочки Эспену. В первый раз не заметил Хаук, во второй сделал вид, что не заметил. На третий не стерпел:

–Дело твоё, и не куска мне жаль, да ещё и в день такой радостный, а только делаешь ты ошибку.

Бенгта побледнела: неужели рассердила своего супруга так скоро? Но утешил Хаук: