Учебный год только начинался

Учебный год только начинался

Шел урок литературы. Вела его Серафима Тимофеевна, в присутствии которой наш седьмой класс всегда наполнялся мучительным молчанием, состоящим из страха получить в дневник свинцовой тяжести замечание или хуже того оказаться вызванным к доске, и быть обличенным в полном отсутствии мозгов – так она объясняла наше незнание никому не нужных классиков.

Но сейчас она велела нам посидеть тихо, потому что ей надо заполнить журнал. Повисла мертвенная тишина и всем хотелось, чтобы она длилась как можно дольше.

Я сидел за предпоследней  партой в третьем ряду у окна. Рядом со мной друг детства – по прозвищу Жан. Прозвища всем раздавал Шурик Шилкин, непревзойденный литературный эксперт нашего класса.

Он  умудрялся прочитать за лето всю школьную программу на год вперед и еще каких-то писателей со странными фамилиями Гюго, Драйзер, Лондон. Он называл его Жан и почему-то добавлял Вальжан.

Новый учебный год начался совсем недавно. Я смотрел через огромное чистое окно нашего класса, расположенного на третьем этаже, в синее сентябрьское небо и на редкие пробегающие облака.

Жан заёрзал. Плохой знак. Он явно скучал. Он поёрзал еще, дернул меня за рукав и громким шепотом спросил:

- А знаешь как делают голуби?

И не дожидаясь ответа тихонько выдал:

- Вот так - г-г-г, - можно было подумать, что его душат подушкой.

Серафима Тимофеевна дернула головой, но продолжила писать в журнале.

Жан опять потянул меня за рукав:

- Слышал? Вот так.

И опять прозвучало:

-  Г-Г-Г…

Серафима подняла на класс строгие глаза. Все затаились. Она окинула учеников взглядом и продолжила свою писанину.

- Голуби…- опять было начал Жан.

- Та закрой уже свой рот,  - прошипел на него я.

- Они делают так, Г-Г-Г-Г-Г,- выдал он очень слышное на фоне висящей тишины утробное бульканье.

Серафима оторвалась от журнала и строго просила:

- Да кто это там давится?

Класс сдержанно прыснул.

- Закрой уже свой рот, – опять прошипел я.

Жан обиделся. Он отвернулся от меня и уставился прямо перед собой на медно-рыжие косы Людки Исрафил. Он всегда ее недолюбливал. Особенно с тех пор как ее назначили физоргом класса. Он считал, что его, ходившего на легкую атлетику и глубоко понимавшего футбол, грубо прокатили.

Он протянул руку и в задумчивости дернул Людку за косичку. Она резко отмахнулась рукой назад едва не заехав Жану по голове.

«Опять начинается» - подумал я. Ну почему нельзя спокойно дотерпеть до звонка? И тут я вспомнил, что этот учебный год начался для Жана не так уж и удачно.

Первое сентября выдалось очень теплым и ясным. Галдящая толпа учеников из четырех параллельных классов собралась в большущем коридоре ожидая звонка на урок.

Все сверкало свежестью и чистотой – от надраенного паркета на полу до потолка с новыми светильниками. Все с цветами и в новенькой школьной форме. Девочки в белоснежных фартуках и с огромными бантами в волосах, мальчики в белых рубашках и наутюженных штанах…

В класс вбежал раскрасневшийся от впечатлений Жан и теряя буквы прокричал:

- Пошли быстрее – там огнетушитель!

- Какой огнетушитель,  - вяло засопротивлялся я.

Но Жан поволок меня  в коридор. В углу действительно стоял здоровенный углекислотный огнетушитель. К нему подбегали самые отчаянные дергали черную рукоятку и поворачивали его наводя на толпу, добавляя смеха во всеобщее возбуждение.

- Видал огнетушитель! - закричал Жан, - я вас сейчас оболью! Вот так надо!

Он оттолкнул очередного желающего подергать за ручку, поднял огнетушитель и сгибаясь под его тяжестью перевернул горловиной вниз.

Все картинно отскочили на несколько метров. Жан повел огнетушителем вправо, потом влево и тут из него ударила желто-ржавая струя.

Если бы не накрахмаленные ученики, она бы с легкостью добила до противоположной стены коридора. Но мальчики и девочки грудью стали на ее пути. Бежать было некуда.

Жан как буд-то в забытьи поводил огнетушителем вправо и влево словно не веря своим глазам. В моновение ока под ударами пены стены покрылись хлопьями, банты и фартуки обвисли, рубашки облипли и порыжели.

Как в замедленном кино, я повернулся к Жану и закричал, чтобы он бросал огнетушитель, но он опер его на колено и дергал за ручку в расчете, что ему удастся перекрыть поток. Наконец он бросил баллон, который несколько раз медленно подпрыгнул подолгу зависая в воздухе.

Струя из лежащего навзничь огнетушителя била в потолок. На свежей побелке стало разрастаться похожее на пирожное, огромное грязно-рыжее пятно. Пена быстро налипала превращаясь в гигантскую сосульку.

Я рванулся к баллону и развернул горловину в пол, но было поздно. Разрушения трудо было вообразить.  Плотной пеной были покрыты окна в коридоре, двери классных комнат и учебные стенды на стенах, а в лужах на паркете отражался уничтоженный потолок с когда-то новенькими светильниками…

Жан опять дернул Людку за косичку и опять ловко увернулся от ее отмашки.

- Паламарчук! Так! А ну пересел быстро вперед! – прозвенел в воздухе стальной голос Серафимы Тимофеевны. – Быстро – пересел вперед, чтобы я тебя видела! Вот сюда! – и она указала на свободное место прямо перед Людкой.

Жан застегнул свой небольшой, но плотно набитый портфель и нехотя пересел вперед. Опять повисла тишина. Цок! Пауза. Цок!

Я отвлекся от созерцания осени в чисто вымытом окне и увидел, что Людка закрыла свой пластмассовый пенал с часиками и счетами и осторожненько бьет им Жана по голове.

Цок! Пауза. Цок! Взбешенный Жан повернул назад свое перекошенное лицо, готовый просто разорвать Людку пополам.