Уингримский волшебник

Глава вторая. Знакомства продолжаются

Пробудился я под вечер в отличном настроении. Усталость как рукой сняло. Никогда не думал, что можно выспаться в сидячем положении, да так хорошо. Хотя причин для особой радости, как оказалось, не было. Аин куда-то исчез. Я оглядел все комнаты, он нигде не обнаружился. Заглянул я и в подвал и тут, зябко поежившись, поймал себя на мысли: как это глупо.

Я вернулся в комнату. Наверно, мой приятель просто ушел, покуда я спал как убитый. Судя по всему, это продолжалось часов пять, и толстяк не захотел меня будить. Что ж, пора и мне убираться отсюда. И вдруг я открыл, что мне вовсе не хочется этого делать. Ведь я уже успел почувствовать себя здесь, как дома. Это приятное ощущение было из тех, от которых я за недолгое время пути уже начал отвыкать.

Ладно, день еще не кончился. Задержусь ненадолго. Что мы тут еще не осмотрели, или Аин осмотрел без меня? Ах да, он ведь впился в ту книгу, которую я извлек на белый свет из тесноты шкафа. Что-то долго он ее изучал, будто чего в ней понял. И кстати, где она сама? Наверно, он впихнул ее на место. Я сделал шаг к шкафу, но тут же остановился. Раз впихнул - значит, и ему она надоела. Ни к чему попусту тревожить покой древних страниц в солидных кожаных переплетах. Я с досадой подумал, что делать в замке мне, собственно, больше нечего.

На столе скучал еще внушительный остаток окорока и бутыль с вином, убавившаяся на две трети - вместительная, однако. “Надо бы прибрать за собой, - подумал я, хотя третий раз спускаться в подвал было уже лень. - Вот что, заберу-ка я все это с собою. Надо же чем-то поужинать. А что выглядеть буду подозрительно с окороком под мышкой - так никто меня не увидит. Утром в окрестностях замка мы ни души не встретили. Уговорю все это где-нибудь на поляне под звездами, авось ночь теплой будет.

На прощанье я еще раз окинул взглядом комнату, подарившую нам ненадолго столько домашнего уюта. Хотелось как можно лучше запомнить ее вместе со всей обстановкой. Неизвестно, куда еще занесет меня шальной ветер судьбы, но второй раз в такое милое и прекрасное место мне уж точно не попасть. И не однажды еще, наверно, я попытаюсь хотя бы отдаленной тенью воскресить в памяти это стрельчатое окно, наполняющее комнату мягким светом северного неба, стол и кресла вокруг, в которых мы отдыхали, камин с часами, изящную винтовую лестницу, уходящую куда-то вверх сквозь отверстие в центре круглого потолка. “Лестницу?! Вот где мы не были, - внезапно осенило меня, - на самом верху! Надо бы туда слазить, поглядеть: какой открывается вид. Может, это следовало сделать в первую очередь. Ну а так, хоть напоследок получится, жаль только: стемнеет уже скоро.

Ноги словно сами собой застучали вверх по ступеням. Те с негромким скрипом приятно запружинили под ними, в теле почувствовалась легкость. Комната, вращаясь, ушла вниз. Я очутился в узком колодце, выставив в темноте руку над собой, и через несколько шагов уперся ею в наклонную дверцу, даже не дверцу, а люк, открыв который, я быстро и без малейших неудобств оказался наверху и, оглядевшись, присвистнул.

Уж ни на край ли света я попал? Похоже на то. И хотя после уютной комнаты здешний неласковый ветер, едва не сорвавший шляпу с моей головы, чуть ли не до костей пробрал своим холодом, я словно прирос к парапету площадки, той самой, на какую еще снизу обратил внимание и на которую выбрался сейчас. И был уже не в силах оторваться, зачарованный увиденным. Довольно странный пейзаж открывался отсюда. Земля круто обрывалась с трех сторон, и пустота, где было лишь дыхание ветров, разрасталась вглубь и вширь. Мимо ползли мелкие, рваные клочья пара, поднимавшегося над остывающей землей, и казалось, будто каменный круг под моими ногами - это крохотная ладья, плывущая по невидимым воздушным волнам с прозрачной пеной. Внизу, на дне сверкающей лентой в зеленоватом сумраке вилась река. А за рекой все было скрыто пеленой тумана. Похоже, именно она все время маячила впереди, но как я мог вообразить тогда, что она простирается от горизонта до горизонта, покрывая земли к северу на многие и многие мили, сколько можно было охватить взглядом с такой высоты. Туман стелился от прибрежных лугов равнины, наползая на кручи, где могучие корни гор переплетались с древесными корнями, и постепенно превращался в унылые и грозные облака, что клубились вокруг темных вершин. Только они прорезали эту густую белесую мглу, вереницей громоздясь все дальше и выше, так далеко и высоко, что я сам себе показался маленькой пылинкой, которую вот-вот сдует, и она бесследно затеряется там. У меня едва не закружилась голова, и я, на всякий случай, еще крепче вцепился руками в парапет. И над всем этим разверзлось глубокое, неестественно чистое небо, будто опрокинутая чаша, из которой выплеснулось вниз молоко и разлилось по необъятному миру.

Земные звуки не долетали сюда. Не доносилось ни шелеста листвы, ни обычного для этого часа стрекота кузнечиков, лишь воздух, обдувающий башню, звенел в ушах словно монотонный орган. Мне показалось, что к нему примешивается что-то похожее на частую барабанную дробь, отдаленную, но небывало мощную. Может, это река, плавными изгибами широко и медлительно струящаяся по равнине, там, ближе к горам, уже невидимая, неистово бурлит порогами.

Неведомая и неприступная страна. Видать, ее рубежи не так-то легко пересечь, а туман многократно усиливал это чувство. Было в ней что-то пугающее, но вместе с тем и притягивающее. Хотелось заглянуть туда, под туманную пелену, как под папиросную бумагу, скрывающую картину, когда краешек ее отогнут, и виден всего единственный маленький кусочек полотна, по которому можно только гадать, что же оно в самом деле изображает, и поэтому вас начинает разбирать любопытство. Так же и там, все спряталось, лишь отдельные фрагменты проглядывали сквозь мглу. Иногда, в разрывах тумана я даже видел деревья, далекие, крошечные на фоне гор, по склонам которых они теснились. Но на самом деле они были огромными, вероятно, куда больше виданных мною доселе. Низкое солнце ярко освещало их косыми лучами, и мне порой казалось, что я различаю ветки, сухие и корявые, торчащие из моря листвы, хотя было это невообразимо далеко. Нет, это была не картина, а целый мир, живущий собственной, неведомой для меня жизнью. Я опустил глаза.