Ультрамарин

Глава I. Ценный подарок.

«Синий ультрамарин – краска благородная, прекрасная и совершеннее всех остальных, ничего нельзя сказать против нее, она вызывает одну похвалу». Ченнино Ченнини

Неяркое северное солнце в этот майский день радовало жителей Падоко – небольшого городка, угнездившегося на скальных берегах Большого моря. Серые каменные дома с черными крышами теснились на узких кривых улочках-лабиринтах, булыжные мостовые змеями тянулись вниз, к берегу моря.

На центральной площади на пару мгновений остановился паренек лет шестнадцати. Свежий морской бриз взъерошил его льняные волнистые волосы, забрался под расстегнутый ворот рубашки, надул, словно паруса, широкие штаны. Взгляд светло-серых глаз юноши устремился вдаль, туда, где в просвете домов была видна часть гавани. Море искрилось в лучах полуденного солнца. У деревянных пирсов, выстроенных в ряд и похожих на гребенку с неровными зубьями, чалились большие и малые суда.

В широкой бухте, глубоко вдававшейся в сушу, располагался большой порт, где кипела основная жизнь города – отсюда уходили рыбаки в море, чтобы вернуться с добычей, приезжали купцы со своими товарами, дабы продать их или выменять на кости и шкуры морских животных, рыбу, жир.

Даже издалека было видно, насколько оживленной была эта часть города: по мосткам то и дело сновал разный работный люд, грузчики, рыбаки, торговцы; в поисках наживы над их головами летали чайки и альбатросы, а меж ногами путались бездомные собаки и кошки.

Люс отвернулся: он не любил шумный порт и старался обходить его стороной.

Десять лет назад шестилетний мальчик, крепко держа за руку маму, махал отплывавшему кораблю под названием «Попутный ветер». На нем отправлялся в очередное плавание отец Люса – Алаин Тигальд, бесстрашный капитан, настоящий морской волк. Домой он должен был вернуться месяца через три. Его шхуна, нанятая каким-то богатым купцом, шла с товарами в южный город – Хегоальдеко. Но – как узнали позднее – до места корабль так и не добрался.

Друзья Алаина, такие же храбрые моряки, несколько месяцев искали пропавший «Попутный ветер» (или хотя бы его останки), бороздили Большое море, заплывали в самые отдаленные уголки, расспрашивали торговцев и рыбаков, но, спустя год, прекратив бесплодные поиски, решили проститься с Алаином и членами команды навсегда.

Холодным зимним днем, в порту, на том причале, откуда ушел «Попутный ветер», собрались верные товарищи, знакомые и семьи погибших.

Люс плохо помнил, кто и что тогда говорил. Но он помнил, как его мать, Элида, прижимала к себе сына и дрожала, то ли от мокрого ветра, то ли от рыданий. Он помнил, как на воду спускали деревянные лодочки с зажженными свечами. Помнил, как лодочки, покачиваясь, уплывали вдаль. Помнил, как одна свечка, захлебнувшись волной, потухла и опрокинулась. Люс хотел сказать об этом матери, но, подняв на нее глаза, увидел, что и она сама стала похожа на погасшую свечу: поникла головой, ссутулилась, лицо посерело, а взгляд будто застыл, остекленел – и испугался за нее.

Когда они вернулись домой, мать долго сидела за столом, сжав голову руками. Люс подошел к ней и произнес: «Мама, я найду папу. Когда-нибудь обязательно найду». Элида зажала свой рот ладонью, чтобы вновь не разрыдаться, потом крепко обняла сына и горько прошептала: «Боюсь, это невозможно, мой мальчик».

Тогда он действительно верил, что сможет найти отца. Но неумолимое время шло, а вместе с ним гасли в душе мальчика огоньки надежды. Вскоре от них остались лишь тлеющие угольки. Повзрослев, юноша понял - то были пустые, наивные, детские мечты, за которыми бессмысленно гнаться. И сосредоточил свое внимание на неистребимой страсти – живописи.

Склонность к рисованию заметил в мальчике еще Алаин. Отец видел, как сын старательно выводит какие-то каракули то палочкой на песке, то угольком на стене, и однажды подарил ему акварельные краски, кисти и бумагу, которые привез из дальнего плавания. Так искусство крепко вошло в жизнь Люса и завладело им. Все свободное время мальчик посвящал любимому занятию. Иногда даже прогуливал уроки, где-нибудь коротая время с блокнотом и карандашом.

Но чаще его можно было увидеть на Диких Берегах, что в западной части города. Здесь к скалам лепились редкие домишки, росли низенькие кустарники, некоторые дорожки и тропинки становились лестницами, выдолбленными прямо в камне. Самой крайней точкой Диких Берегов была отвесная скала, врезавшаяся в море, словно корабль, несущийся на всех парусах.

Люс любил это место и часто бывал тут. Здесь он ставил этюдник, доставал бумагу, краски, и из-под кисти молодого человека рождалось море – еще одна его страсть. Несмотря на то, что – юноша знал и понимал это – морская пучина отняла у него отца, Люс, с одной стороны, боготворил море, видел в нем почти что живое существо, дикое, мыслящее, подчас спокойное, добродушное, покорное, но чаще – неукротимое, страшное, беспощадное, способное проглотить целый корабль. Он писал марины, но, с другой стороны, боялся самого моря и мечтал когда-нибудь уехать вглубь материка, чтобы больше не слышать, как волны с вечной, неизбывной тоской бьются о скалы, не чувствовать соленое дыхание морских ветров, не видеть приходящих и уходящих кораблей.

Солнечные дни были редки в Падоко, и сегодня Люс, решив воспользоваться теплой погодой, улизнул с уроков и побежал за этюдником и красками.