Улыбка

Улыбка

Маленькому Мите никогда не нравился дом в деревне, в который переехала его бабушка после смерти дедушки. Слишком он был старый, слишком пошарпанный, слишком низкий, слишком холодный, слишком маленький. Чтобы в этом доме не было, всё оно было слишком. Да и видеться с бабушкой после её переезда Митя стал гораздо реже. Разумом не до конца понимая, что ощущает, своим чистым и светлым детским сердцем он чувствовал странно угнетение, каждый раз, когда приезжая очередным летом в деревню, видел бабушку намного старее, чем в прошлом году. Волосы её серели, кожа на лице истончалась и ложилась всё большими складками, как бумага, которую смяли и никак не могут разгладить. Глаза бабули выцветали, становясь всё прозрачнее и всё чаще она могла по долгу сидеть без движения, глядя в одну точку. Митя любил бабушку, но уже в свои двенадцать понял – она безвозвратно стареет и угасает. Возможно, так было и до переезда в деревню, просто то ли он был тогда ещё слишком мал, чтобы замечать это, то ли на фоне расцветающей летней природы бабушкина старость выделялась намного сильнее, чем на каменном сером городском ландшафте. А может быть, так повлияла на неё смерть дедушки.

Всё началось очередным летом, когда Мите исполнилось тринадцать и он снова вернулся в Марьевку, чтобы провести у бабушки летние каникулы. Как же любил он это время! Родители не контролируют, гулять можно до ночи, а главное – бабушка всегда побалует вкусной едой.

На календаре значилось уже двадцать восьмое июня, когда Митя, напившись парного молока и наевшись печенья, стоически вытерпел бабушкин поцелуй в макушку и завалился на кровать, накрываясь простынёй. Бабушка погасила свет и ушла вглубь дома, в свою комнату. Митя же, взбунтовавшись ещё неделю назад по поводу страшной ночной жары, спал на застеклённой терраске, раскрыв все форточки, которые только можно было. Плюс, с пола шёл холодок, так как под террасой находился большой погреб. Дом стоял на возвышении, поэтому погреб был вроде цокольного этажа и имел два входа. Один располагался на полу террасы, а другой – на заднем дворе.

Посреди ночи Митя неожиданно проснулся. Дыхание его сбилось, сердце лупило по рёбрам с бешенной скоростью, вязкая горькая слюна сушила рот. Мальчик удивленно сел в кровати, осматривая комнату, хорошо освещённую белым лунным свечением. Прислушавшись, Митя смог различить еле заметное тиканье бабушкиных часов. Недоумённо нахмурившись, подросток лёг обратно на подушки, стараясь унять дыхание. Ему это удалось, и сон снова почти накрыл его своим пологом, когда до слуха Мити долетел лёгкий скрежет. Скорее даже царапание. Словно кошка скребёт коготками по дереву. Но у них не было кошки. Только Шарик, спящий в будке на заднем дворе.

Митя недовольно прислушался. Ещё не хватало, чтобы тут мыши так громко давали о себе знать. Откинув одеяло, мальчик начал спускать ноги на пол, но короткий резкий взвизг заставил его судорожно подтянуть их обратно. Митя считал себя взрослым и храбрым юношей, который не верил во всякие байки, однако он хорошенько закутался в простыню и вплотную пододвинулся к спинке дивана. Сердце его против воли и всякого здравого смысла вновь начало бешено стучать, гулом отдаваясь в голове. Визг, словно собаке наступили на хвост, повторился.

В первом порыве Митя во все глаза уставился за окно, стремясь что-либо разглядеть на лужайке во дворе, так как по ощущениям, звук шёл оттуда. Лунный свет лился лишь на часть двора, поэтому Митя напряжённо всматривался в тёмные углы. Мальчик чувствовал, как ладони его вспотели, а по спине потёк холодный пот. Сам он уже шевелил губами, уговаривая себя, что это всего лишь дурной сон, да и вообще ничего особенного не происходит. Внутренний же голос подталкивал поднять крик, чтобы разбудить бабушку. Не считай Митя себя таким храбрым, так бы он и сделал.

Визг повторился вновь, уже громче. Его сопровождало низкое гортанное рычание, длившееся пару секунд. Митя ощутил, как волос у него на затылке зашевелились, словно невидимая рука ерошит ему их. То ли тьма в комнате действительно начала сгущаться, то ли у Мити потемнело в глазах, но это стало последней каплей. Мальчик молниеносно завалился на диван калачиком, накрывшись с головой и крепко зажмурив глаза. Волна страха накатила не него и поглотила. Митя не знал, чего боится, не понимал, что происходит и откуда могли взяться эти звуки. Ещё больший холод во всех конечностях Митя ощущал, когда думал о том, что последний визг и рычание, как ему показалось, раздались из-под пола.

На уши Мити словно давило непрерывное жужжание, монотонное и тягостное, прижимающее его к дивану, сковывающее и не дающее пошевелиться. Снова послышались повизгивания и рык. Сердце мальчика стучало о рёбра так, что казалось вот-вот их сломает, лишь бы покинуть это место. Перед плотно сжатыми веками Мити заплясали цветные круги, в голове зашумела кровь, смешиваясь со странным гулом и слегка заглушая другие звуки.

Вдруг всё стихло. Биение сердца мальчика замедлилось, ни одного даже малейшего шороха или стрёкота кузнечика не доносилось до него, Мите даже на миг показалось, что он оглох. Напряжение спало, связанный в комок желудок отпустило. Митя боязливо высунул из-под простыни голову. На миг в его сознании мелькнула мысль, что сейчас он увидит какой-нибудь силуэт прямо посреди комнаты.

Но этого не произошло. На террасе, залитой ярким лунным светом, никого не было. Митя аккуратно выдохнул, снова начиная храбриться и списывать всё это на своё воображение. Неожиданно на полу у стены в метре от себя он краем глаза различил какое-то движение. Маленькая шарообразная ручка погребного люка медленно и беззвучно поворачивалась.

Кажется, от перенапряжения Митя потерял сознание.

Утром бабушка разбудила внучка к самому завтраку. Она заботливо от души полила его блинчики сгущенкой. Проснулся Митя легко, отдохнувшим и радостным. За столом он рассказал бабушке, что ему снился какой-то неприятный пугающий сон, но о чём он был, мальчик уже не помнил.