Умирать не надо

1|Безумец=гений

В аллею «Смертников» заглядывали только чудаки. И молодежь.

Многие называли это место проклятым, поэтому и сторонились его. Однажды все дошло до того, что некий отец Вильям, непонятно откуда взявшийся священник, начал собирать подписи жителей на отсечение всех деревьев в аллее. Благо, люди, хоть и побаивались этого места, сочли идею бредовой.

Она находилась в центре города, за несколько кварталов от нашей школы. Дети рассказывали байки про жутких созданий, водящихся в аллее, которые съедали всех, кто проходил по ней — отсюда и название. Бред, знаю.

Но я всей душой любил проводить время в аллее «Смертников», разглядывая странных прохожих. Именно они украшали эту местность. Я бы не решился посетить ее больше одного раза, если бы не эти люди.

Иногда я приходил сюда с Каем. Он-то аллею любил побольше моего, просиживался допоздна, порой даже ночевал тут. Мне казалось, что Кай — часть аллеи. Он был такой же странный и загадочный, как и это место.

В тот день поблизости проходил карнавал в честь черт знает чего. Возможно, это была какая-то секта, но, в любом случае, мероприятия такого типа всегда интересовали нас. Вот мы и решили приехать. Карнавал оказался ужасным, в итоге мы снова вернулись в аллею. Легли прямо на усеянную желтыми листьями землю и говорили обо всем на свете. Я не отрывал взгляда от неба. Кай тогда сказал мне:

 — Не смотри на луну слишком долго, не то вспомнишь, что ничего в этой жизни не имеет смысла.

Горечь, спокойствие, принятие, легкая меланхолия и ирония — это его голос включал в себя, при этом оставаясь по-юношески звонким и беспечным на первый взгляд.

Перестав рассматривать небо, я уставился на него.

 — А я это ни разу не забывал.

Я попытался произнести это в шуточной форме, надеясь развеять грусть, но атмосферой вокруг управлял один Кай. Он был противоположностью хамелеонов: не адаптировался под ситуацию, а заставлял все остальное принимать его собственную форму. Настроение Кая передавалось мгновенно. Он манипулировал людьми, подавлял их и унижал, но нет никаких правил, указывающих на то, что паразиты не могут быть превосходными.

Мы с Каем знали друг друга с начальных классов, но подружились два года назад, когда он обнаружил, что я увлекаюсь искусством.

А сейчас уровень нашей дружбы уже доходил до того, что мы могли вести себя так, будто мы были частью семьи друг друга. Однажды Кай даже сказал мне, что моя мама любит его больше, чем меня. Но если бы я сказал подобное ему, это прозвучало бы довольно грубо, учитывая его отношения с родителями.

Все Инглберты походили друг на друга — в этом и была их проблема. Если поместить нескольких лживых эгоистов, которые не в состоянии держать раздражение в себе, в одном доме, то произойдет либо война, либо массовое самоубийство. Любому паразиту нужно внимание.

Но этого внимания ни у Кая, ни у его сестры, Рамоны, не было. Он начал получать его собственноручно. Любыми возможными — и невозможными — способами. Инглберт добивался почтения всех, начиная от девушек, заканчивая незнакомцами, которые путали его со знаменитостями, но только не родителей. Рамона же не была такой настырной — она закрылась в себе.

В любом случае, этой темы я старался не касаться.

  — Идем, — сказал Кай через некоторое время, неспешно поднявшись с места. Еле как удержав равновесие, он схватился за мое плечо и глупо заулыбался. — Почему у тебя вечно такое потерянное лицо? Или ты снова «наблюдаешь за всем и вся, уходя в себя»?

Кай заговорил моей интонацией, повторяя однажды сказанную мною фразу. Он не видел грани между шутками и издевательством — возможно, для него этой грани не существовало.

Инглберт направился куда-то в никуда, своей привычной летящей походкой на носочках шагая по краю тротуара. Он высоко приподнял руки, чтобы удержать равновесие.

Я шел поспешно, пока не обнаружил невероятную красоту вида передо мной. Кай с приподнятыми руками в огромном плаще, полная луна, которой почти не было видно за серыми тучами, сломанные уличные фонари и, наконец, приглушенная музыка, доносящаяся со стороны карнавала.

С той секунды я ни разу не переставал думать об этой картине, снова и снова представляя ее в голове, пока не перенес все на бумагу.

На первый взгляд нарисовать это казалось до жути легким, но на деле мне пришлось отказаться от сна, снова и снова перерисовывая одно и то же. Вся сложность состояла в изображении Кая: он  получался то слишком низким, то слишком полным, то слишком тощим. Идеально передать все его превосходство мне так и не удалось, отчего я выбросил очередной лист бумаги на пол, который и без него был замусорен.

Я уставился на спящего Кая. Он решил переночевать у меня, несмотря на то, что я всегда рисую по ночам.

 — Перестань притворяться спящим, — сказал я, некоторое время наблюдая за ним. Инглберт рассмеялся.

 — А ты перестань буравить меня этим гейским взглядом.

 — Это называется «наблюдать», а не «гейский взгляд», милый. — Я подмигнул, сделав акцент на последнем слове.

Кай уткнулся лицом об подушку и глухо рассмеялся, после чего сделал тщетные попытки подняться с кровати. Увидев беспорядок, он вопросительно уставился на меня. Потянулся к одному из помятых листов, а я кинул в него кисть.

 — Прикоснись к ним, и я вырву твою руку, — спокойно произнес я и продолжил рисовать.

 — Прикоснись к ним, и я вырву твою руку, — повторил он, сделав самый отвратительный голос, который можно было сделать в такой ситуации.

 — Пошел ты.



Отредактировано: 12.02.2018