Глава четвертая. Бродяга.
Красота, разлитая Океаном по Вселенной, образует сгустки, отмели, косы и острова.
Каждый остров красоты — женщина.
Каждая женщина — остров красоты.
Да, ты прекрасна во всем, сестра моя. Да, ты прекрасна.
Ты, как речная вода, умывающе свежа, так что пауза просто необходима.
Посмотрите на крохотную девочку — вот она в голубом с белым платьице ритмично прыгает на одном пятачке, не смещаясь ни влево, ни вправо, как мячик, и только ее маленькая ладошка неподвижно зажата в крепкой длани отца, а он спокойно беседует со своим приятелем, таким же молодым и улыбчивым.
Для нее мир — огромная игрушка.
Посмотрите на девочку-подростка, одетую в наше время, как мальчик, в свободный костюмчик для улицы — как она увлеченно делится своими новыми открытиями с подружками. О том о сем, о взрослых делах и даже о современных, модных и красивых вещах — какие они теперь? Что это? Зачем — пока думать рано. Но любопытно!
Смотрите внимательней — как она движется: она уже машинально, уже так небрежно откидывает свои густые, непослушные волосы с глаз, и это почти женственно.
Для нее мир — бесконечная анфилада дверей в потайные комнаты с чудесами и сюрпризами.
Посмотрите на девушку - (далее шел выпущенный по цензурным соображениям роман).
Посмотрите на даму — (выпущена трилогия).
Посмотрите на очень пожилую женщину — и вы увидите в ней целиком все наше общество.
Светлана была девушкой и она, ну конечно же, мечтала о любви.
В русском языке нет слова прилично звучащего, определяющего молодую женщину с ребенком, женщину в возрасте задолго до тридцати. Почти ко всем представительницам женского пола мы скабрезно обращаемся: «девушка» и только к дамам-сенаторам: «госпожа».
Любви у нашей девушки пока что не было, а заняться на досуге чем-нибудь приятным хотелось.
Субботним утром Светлана решила приготовить очень вкусный, такой нежный и совершенно воздушный торт. Себе, любимой.
Ей хотелось отвлечься от проблем, а они были.
Ее непосредственный начальник, мужчина пятидесяти лет, страшный, как крокодил, с хитроватыми глазками упыря, похотливыми ноздрями, как жерла вулканов, и слюняво-полоротый, вылитый топ-менеджер корпорации, пару дней назад объявил ей прямо, без обиняков, по-офицерски, что хочет ее, как женщину и хочет немедленно, прямо на рабочем месте. Чуть ли не на столе.
Был дан срок, чтобы подумать — так в России принято, страна культурная.
Тысячи лет женщин в России не спрашивали: хочет она, не хочет — брали и употребляли, как гаджет. И этот гаджет рожал по пять и более детей — вот какой замечательный гаджет!
Но не так давно, с развитием науки, в женщинах обнаружили ум и это было так удивительно, что мы все никак не можем к этому привыкнуть. Это просто парадокс какой-то.
Если у них ум, а у нас тогда что?
Умок?
Отдаваться начальнику-крокодилу было не столько унизительно, сколько противно, до рвоты.
До крика ужаса.
Что с ним, что со скотом.
Значит, опять менять работу.
Значит, опять без денег. В долг. В кредит. Жизнь взаймы. И где же свобода?
Провалиться бы всему.
Вот поэтому — тортик.
Каждая девушка, намеревающаяся поутру заняться стряпней, должна переделать кучу необходимейших предварительных поступков.
Ей нужно совершить утренний туалет и для того пропустить через квартиру ведра теплой воды. В старину каждая женщина имела свою реку или озеро.
Ей нужно украсить лицо, ноги и руки.
Они должны начать говорить.
И для того женщины держат зеркала и тысячи коробочек с кремами и красками, пилочками и ножницами. И еще с кисточками. Их надо сперва достать, все, а потом, в таинственном для мужчин порядке, убрать.
Ей необходимо аккуратно заправить постель, проветрить комнаты, а заодно смахнуть пыль. Чуть-чуть.
Это приходится делать самой, потому что эти роботы-пылесосы, почти как мужчины, раздражающе бестолковы.
Они бесят. Они «глючат». Они видят только то, что видно, а думать им сложно.
Ей хочется поговорить, пока она пьет кофе.
С приятельницей — это ведь очень интересно: узнать, встала ли она. Ведь уже все, например, я, встали. И как у нее дела?
О, ты спишь? Извини, а я встала. Ну, спи.
В варианте со Светланой был еще короткий, минут на десять разговор-приветствие с сынулечкой Тимошей, который летом почти безвылазно обитал у дедушки, любителя зоопарков, цирков и каруселей. Еще мороженого.
Дедушка был сед, носил рокерскую косичку и белые кроссовки и увлекался речным туризмом. Экстремал.
Бабушка «стрелялась», но втайне любила дедушку.
Также очень важно вот еще что.
Обязательно! Иначе все пригорит!
Поправить метелочку из полыни над входной дверью, связку чеснока возле вентиляционной сеточки, талисман удачи — фарфоровую лисичку, несущую петушка, и типографскую иконку Тайной Вечери.
Да, иконку.
Два раза в году наша девушка ходила в храм.
При этом она менялась, можно сказать, преображалась. Дело не только в юбке и косынке.
Ей хотелось добра.
Она была кроткой и необидчивой.
Ее совесть сладко ныла, предвкушая прощение.
И она тоже прощала всем.
Ее «бывший» в храм не ходил, а был циником и нарочно рассуждал в такие праздничные дни вслух:
- Смиренным боги дают благодать, а гордым подставляют плечо.
Или.
- Плачущих боги утешают, а смеющимся очищают сердца.
Или совсем жестоко: