Urbi et orbi

Urbi et orbi

 И­оахим Вел­лер так и не по­нял, как он тут ока­зал­ся. Прос­то в один мо­мент он, бе­зуко­риз­ненный не­мец и чес­тный тру­дяга, впер­вые за со­рок с лиш­ним лет по­чувс­тво­вал се­бя не в сво­ей та­рел­ке.

      «Вы боль­ны. Сплин. Или хан­дра, ес­ли угод­но», - ме­тодич­но го­ворил его пси­хо­ана­литик. Вел­лер веж­ли­во ки­вал и про се­бя улы­бал­ся. Он-то знал ис­тинную при­чину. Он был бо­лен Сре­дизем­но­морь­ем. А на­чалось это всё со ста­рых фо­тог­ра­фий двад­ца­тилет­ней дав­ности, най­ден­ных на чер­да­ке. Там И­оахим, ещё мо­лодой и не­отя­гощён­ный от­чё­тами и квар­та­лами, счас­тли­во улы­бал­ся рим­ско­му сол­нцу, ос­ве­щав­ше­му фон­тан Тре­ви. Ро­дите­ли тог­да бро­сили по мо­нет­ке. Он бро­сил две. Что­бы, вер­нувшись, ос­тать­ся там нав­сегда. 

      Те­перь, спус­тя два де­сяти­летия, Вел­лер смот­рел на се­бя сквозь приз­му вре­мени, наз­ванную фо­тог­ра­фи­ей, и в го­лове его рож­да­лось яс­ное ре­шение: бро­сить всё к чёр­то­вой ма­тери, у­ехать в Ита­лию и ос­тать­ся там нав­сегда. 

      Он бе­реж­но стрях­нул пыль с кон­спек­тов по италь­ян­ско­му, дос­тал ста­рень­кий че­модан и на­шёл не­боль­шую квар­тирку в цен­тре Ри­ма. За­казал один би­лет «Мюн­хен-Рим». Вы­кинул к чер­тям поч­ти все гал­сту­ки и де­ловые кос­тю­мы. Уво­лил­ся с ди­ко прес­тижной и вы­соко­оп­ла­чива­емой ра­боты, нап­ле­вав на по­выше­ние и про­чий, ны­не бес­смыс­ленный, карь­ер­ный рост и де­ловой ус­пех. Нет уж, он вы­бира­ет нас­то­ящее. Ка­чес­твен­ное. И ни­чуточ­ки не гни­лое. Он вы­бира­ет Ита­лию. Его жда­ла па­нацея. Его ждал но­вый жи­вой мир. Этот мир пе­рели­вал­ся яр­ки­ми крас­ка­ми и звал к се­бе. Этот мир за­ливис­то сме­ял­ся, про­сыпал­ся в пол­день и це­лыми дня­ми гу­лял пеш­ком по ста­рым улоч­кам. Этот мир объ­едал­ся мо­роже­ным и до­маш­ни­ми спа­гет­ти, а ве­чера­ми по­пивал ста­рое си­цилий­ское ви­но и раз­го­вари­вал с со­седя­ми, си­дя в ста­ром ка­фе и нас­лажда­ясь рим­ским за­катом. Этот мир был све­тел и бес­ко­неч­но тё­пел. И аб­со­лют­но бе­зумен, и так­же аб­со­лют­но бес­ша­башен. В об­щем, в этом ми­ре бы­ло всё, что бы­ва­ет нуж­но для прос­то­го и веч­но­го счастья. И те­перь И­оахим ле­тел в са­моле­те где-то над Аль­па­ми, что­бы стать частью это­го ми­ра. На­конец-то.
 

***

      Он быс­тро об­жился на но­вом мес­те. Но че­го-то не хва­тало. Как буд­то не­завер­шённая мо­за­ика, его жизнь на­ходи­лась в про­межу­точ­ной ста­дии. Вро­де он и в Ита­лии, да что там – в Ри­ме! В са­мом его цен­тре, за­терян­ный в глу­бине уз­ких ви­ти­ева­тых уло­чек и оча­рова­нии ста­рин­ных стен. Од­на­ко что-то его бес­по­ко­ило, что-то не да­вало ему спо­кой­но уг­нездить­ся и на­чать жить по-но­вому. Че­го-то сов­сем, до вяз­кости в соз­на­нии, не дос­та­вало. Не­ко­его праз­дни­ка но­воселья? Ини­ци­ации? Сло­ва «Benvenuti»? Да, неч­то вро­де это­го. И­оахим при­заду­мал­ся. Он мно­го раз слы­шал «Доб­ро по­жало­вать!». От со­седей, от хо­зяй­ки ка­фе, от смот­ри­теля в му­зее, от про­дав­ца в пе­кар­не… но всё это бы­ло сов­сем не то. На­до бы­ло, что­бы сам го­род поп­ри­ветс­тво­вал его, об­ра­довал­ся ему, как ста­рому зна­комо­му, и при­нял его к се­бе. Да толь­ко вот бе­да – Веч­ный го­род, как и всег­да, мол­чал. Быть мо­жет, у не­го и был го­лос, та­кой тя­гучий, глу­бокий и низ­кий. А ещё ти­хий. Вел­лер час­то раз­мышлял над воп­ро­сом о том, на ка­ком язы­ке го­ворил Рим: на ла­тыни или на италь­ян­ском? Бы­ли дни, ког­да он це­лыми но­чами ду­мал об этом и мыс­ленно пред­став­лял об­лик го­рода на се­ми хол­мах. Од­нажды да­же взял­ся за ка­ран­даш и наб­ро­сал пор­трет го­рода Ро­мула. По­том дол­го смот­рел, как пла­мя от свеч­ки на брон­зо­вой под­став­ке по­жира­ет лист бу­маги. Пол­го­да в ху­дожес­твен­ной шко­ле, ви­димо, ма­ло что по­меня­ли в ху­дожес­твен­ных спо­соб­ностях И­оахи­ма. А за чет­верть ве­ка все на­выки и вов­се за­былись. А мо­жет быть всё де­ло в том, что у го­рода не бы­ло ли­ца. Он, как и Бог, в ко­торо­го Вел­лер ни­ког­да не ве­рил, был вез­де­сущ, а по­тому, ве­ро­ят­но, без­лик. Го­лос всё же отыс­кался. В не­ожи­дан­ном мес­те.

      В то ут­ро И­оахим прос­нулся ра­но. Сам не по­нял, как встал, умыл­ся, одел­ся, нас­пех по­зав­тра­кал и до­шёл до пло­щади Свя­того Пет­ра. И ока­зал­ся в мно­голи­кой тол­пе, скан­ди­ровав­шей мо­лит­вы и цер­ковные гим­ны. Он за­поз­да­ло вспом­нил, что вы­бира­ют но­вого Па­пу. Го­ворят, кон­клав уже си­дит там вто­рые сут­ки. Сно­ва дым. Не то­го цве­та. Ког­да же они уже про­голо­су­ют? Вел­лер уди­вил­ся сам се­бе. Ни­ког­да не ин­те­ресо­вав­ший­ся ре­лиги­ей, он вдруг ощу­тил ка­кое-то стран­ное стрем­ле­ние ду­ши, при­зывав­шее объ­еди­нить­ся с мо­лящи­мися. При­зывав­шее жаж­дать вы­бора но­вого пон­ти­фика. При­зывав­шее мо­лить­ся со все­ми. 
Сно­ва по­валил дым из за­вет­ной тру­бы. Тол­па ах­ну­ла. Па­па выб­ран. Сно­ва заз­ву­чали мо­лит­вы. Не­беса бла­года­рили. Бла­года­рили всех под­ряд: И­ису­са, Де­ву Ма­рию, Свя­того Пет­ра, кар­ди­налов, друг дру­га… тол­па ста­ла еди­ным це­лым. С Ри­мом, Бо­гом и Па­пой. 
Вот он вы­шел на бал­кон двор­ца. Вот под­нял ру­ку в крес­тном зна­мении.

      - Urbi et orbi.

      Пос­ледний ку­сок мо­за­ики И­оахи­ма Вел­ле­ра встал на своё мес­то.