Урсус Карпатус Обыдинус

Урсус Карпатус Обыдинус

День отгорел, что огарок свечи. Солнце, с проворством олимпийского призера по прыжкам в воду с тумбочки, занырнуло за соседнюю гору. Темнело быстро и качественно. Пора было подумать о ночлеге.

Палатку установили над обрывом. Над самой что ни на есть над пропастью. И вовсе не из романтических побуждений. Просто на всю округу нашелся лишь один малюсенький ровный островок земли. А так всё: яры, скалы, кручи.

– Марш-марш вперед! – скомандовал заместитель руководителя группы Трямкин по прозвищу Колобок. – За дровами!

Дрова в походе – дело святое. Без дров нет костра, без костра нет ужина, а без ужина – и жизнь не в радость.

Мы бросились исполнять строгий наказ Колобка. Рыщем, значится, по кустам в поисках нехитрого туристского топлива.

Вдруг – крик.

– Ко мне! У меня тут это…

Кричал Димон Базаров.

Под «этим» Димон подразумевал среднего размера лепёшку плохо пахнущей субстанции, именуемой в околонаучных кругах загадочным испанским термином «гуано». (В русской интерпретации испанский термин терял всякую загадочность и благозвучие, хотя так же начинался с буквы «г»).

– Помёт, – выдвинул предположение Лёшка Колышкин.

– Кал, – подтвердил Лёшкину гипотезу Серёга Михайлюк.

– Фекалии, – продефинировал находку Юрка Поздняков.

– Стул, – поддержал товарищей Олежек Феофанов.

– Какашки, – перевел наукоемкие термины на русский разговорный Костян Серов.

Тут подоспел и Трямкин. Тщательно изучил таинственную лепёшку. Осмотрел, потрогал, послушал, понюхал. Разве только что не попробовал на вкус. С видом знатока-какашковеда заключил:

– Это – экскременты медведя!

Медведя?

Медведя?!!

Мед-ве-дя?!!!!!

Новость нокаутировала, разила наповал, сносила с ног.

– А разве в Карпатах водятся медведи? – скромно полюбопытствовал Колышкин.

– Ещё какие! – Колобок с видом бывалого рыбака развел руки в стороны. Знать пытался изобразить размеры карпатского хищника.

– А может все-таки не медвежья? – вяло предположил Юра.

– А чья?! – возмутился Трямкин. Безапелляционно припечатал: – Точно вам говорю, медвежья! Медведь это. Ме-е-две-е-дь. – Подумал, добавил: – И вполне вероятно – медведь-людоед!

Успокоил, блин…

Спать ложились в ожидании чуда. Авось оно произойдет, и медведь окажется не таким уж и людоедом. А то и вовсе – каким-нибудь буддистом (в смысле, вегетарианцем).

Медведь – буддист. Чушь конечно. Но так хотелось в эту чушь верить.

А уж если медведь и вовсе не заявится… Это даже не чудо. Это – ненаучная фантастика какая-то. Фэнтези! Сказка!! Мечта!!!

Вот с этой-то мечтой мы и укладывались спать…

В ту памятную ночь наш лагерь напоминал бивуак первопроходимцев… ой, то есть первопроходцев Дикого Запада. Из альпенштоков мы соорудили вокруг палатки некое подобие частокола, накидали в костер побольше дров: может Прометеев дар дотянет до утра и отгонит ненасытное чудище? Вооружились. Костик Серов расчехлил свой фирменный швейцарский нож, Олег Феофанов – «Так, на всякий случай» – прихватил в спальник топор, Серёга Михайлюк положил под руку огромный дрын: «Ну, мало ли чего».

В общем, всё, как в той старой литовской киношке: «Никто не хотел умирать». Не так уж, знаете ли, и приятно проснуться в животе у медведя-людоеда…

Проснулись, как ни странно, там же, где и засыпали – в палатке.

Живые, невредимые, целехонькие. Даже, замечу, не надкусанные.

Лежим, моргаем, часто дышим. Воздаем хвалу Всевышнему, поминаем всех святых. Вдруг…

Чу! Что это?..

Динь-динь-динь… Динь-динь-динь... Динь-динь-динь…

Колокольчик?

Колокольчик.

Зуб даю, колокольчик!

На разведку посылаем Олежку Феофанова. Он у нас самый субтильный (что называется, кожа да кости). Чай, медведь-антропофаг им побрезгует.

Олежка смущенно моргает, неумело крестится, сжимает покрепче топор. Обреченно вздыхает, с явной неохотой выползает из палатки.

Замираем. Прислушиваемся к тишине.

Ни слуха, ни духа. Ни рыка, ни крика.

Пропал Олежка?..

Ан нет, не пропал. Слышите?

Динь-динь-динь. Ха-ха-ха!

Хохочет?

Хохочет.

Тля буду, хохочет!

Заинтригованные выглядываем из своего убежища.

И что же видим…

Олежка.

Бросил топор.

Схватился за живот.

Надрывается от смеха.

Напротив, метрах так в четырёх, стоит источник утреннего звона. Четырёхногое, хвостатое, рогатое.

– Корова, – с прямолинейностью акына (в смысле, что вижу, о том пою) констатировал факт явления чудовища народу Юрик Поздняков.

– Какая корова?! – наигранно возмутился Сережка Михайлюк. Пародируя давешный менторский тон Колобка, прокомментировал: – Урсус Карпатус Обыдинус. – Сам же себя перевел: – Медведь Карпатский Обыкновенный. – Присовокупил: – Из семейства людоедовых.

– Точно, людоед! – подыграл Сереге Лешка Колышкин. – Вон зубищи какие.

– И вымя! – включился в игру Костян Серов. – Вымя такое характерное – медвежье, людоедское!

Тут вымяносный Урсус Карпатус задрал хвост, и, не обращая на окружающую действительность абсолютно никакого внимания, произвел на свет точную копию так переполошившей нас вчера вечером лепёшки. Затем рогатая «каннибалиха» огласила окрестность душераздирающим мыком (ну не рыком же), и с проворством горного архара припустила по отвесному горному склону.