Уши, хвост и конечно хитрая моська.

ПРОЛОГ

Я шла по шумной улице, кутаясь в прохудившееся пальто. Где я его нашла? Да откуда ж я знаю? Последние 6 месяцев просто как в тумане. Взглянув на ближайшую витрину кафе, я остановилась, любуясь, и погрузилась в воспоминания...
Всего полгода назад моя жизнь была прекрасна. Нет, не так. Всего полгода назад моя жизнь была великолепна! Я купалась в роскоши и была любимой избалованной дочкой преуспевающего бизнесмена. Любой каприз исполнялся по щелчку. Мой отец души во мне не чаял. Ведь я оказалась единственным ребёнком, который был действительно его родным. Многие женщины обманом пытались "вручить" ему наследника, но только моей маман как-то удалось забеременеть мной. После трёх проверок ДНК и отцовских угроз в случае обмана на эти самые ДНК их разорвать, врачи трёх разных клиник в один голос твердили - его кровь и плоть.
Остальные проверок не прошли. И мой отец считал меня чудом. Ему в детстве довелось переболеть свинкой, и врачи разводили руками, долгие годы твердя, что он бесплоден. Папенька не сдался. В итоге чудо действительно случилось. Это я.
Мать же стала для него волшебницей. Он её боготворил так же, как и меня. Выполнял все, что она хочет. Но он не знал её истинного лица...
В день его смерти, я вернулась из Англии, где долгое время училась на финансиста в Оксфордском университете. Хотелось порадовать папеньку... Но не успела.
Меня встретила мать. Вся в чёрном и безразлично, впрочем, как и всегда, сообщила мне о его смерти. Вот так, прямо в аэропорту. Затем водитель усадил меня в машину, и мы приехали в летний особняк отца. Он любил это место, там и завещал его похоронить. Мать не говорила со мной. Я думала, что ей больно, но я никогда не видела эмоций на её лице или в её глазах.
На похоронах, я держалась и прятала слезы под чёрной вуалью. Когда в нашем доме отзвучали последние слова соболезнований, я направилась к себе. Сколько я плакала, не знаю. Но уже было достаточно темно, когда я хотела найти кого-то из горничных, чтоб попросить снотворного.
– ... дождемся завещания, а до тех пор я скорбящая вдова, – донеслось из сада, когда я проходила мимо одного из окон. Это была мама и Сергей, её водитель.
– Аля, милая, я устал ждать. Устал скрывать, что люблю тебя. Устал врать о том, что я одинокий отец трёх детей. Им ты нужна. Им нужна мать! - он обнимал её. А я стояла в недоумении. Дети? Его дети это и мамины? Да бред! Не может быть! Или может? Она часто пропадала на год или полтора. Всегда более озлобленная на меня, чем обычно. Что-то в ней менялось, но я не понимала. Прижав руку ко рту, я с замиранием сердца слушала режущую сердце правду.
– Скоро этот ад закончится. Я и нашим детям устрою лучшую жизнь и ему отомщу за то, что он со мной сделал! – её голос стал очень жёстким и холодным.
– А его отродье? Что ты с ней сделаешь? – Я услышала хищные нотки в его голосе.
– Если он ей хоть что-то оставил - сгною.
От услышанного мне стало тошно. Мама! Эта женщина говорила обо мне так, словно я нечто мерзкое. Я и раньше её любви не чувствовала, но теперь я вовсе не понимаю за что? Что отец сделал с ней такого, что она ненавидит и его и меня?
Спросить я не решилась. До оглашения завещания, я уехала в свою квартиру в центре города, и затаилась там, словно и не слышала того разговора. Думая каждый день, как мне быть? Обратиться в полицию? Бред! Мне без доказательства не поверят! Что же ещё? Мне всего 21 год. Не к этому меня жизнь готовила... На ум ничего не приходило.
Через три месяца, ко мне приехал адвокат отца и сообщил, что я должна быть на оглашении. Акалерий Игнатьевич был надёжным другом отца. Может сказать ему? Хотя, отец и матери доверял. Отпускал её на подаренный им же остров. Где она, как оказалось, не то, что просто изменяла ему, а, если верить услышанному, так ещё и заводила новую семью.
Я приехала за 15 минут до начала. Все были в сборе. Даже дальние родственники и те сидели со скорбными лицами и надеждой в алчных глазах.
Акалерий Игнатиевич вышел в центр залы в которой мы собрались, достал конверт и при нас начал его распечатывать.
– Кхм... – прокашлялся он привлекая внимание. Но этого и не нужно было. Все, затаив дыхание, смотрели на него, почти не мигая. Он развернул бумагу, пробежался по ней глазами и начал чтение:
"Я, Соболев Алексей Сергеевич, являясь в светлом уме и твёрдой памяти, завещаю.
Моей ненаглядной супруге Алефтине, скрасившей мою жизнь, и подарившей мне сокровище всей жизни, я завещаю её остров, названный в честь нее. И ежемесячное содержание в размере 3 миллионов в месяц.
Всё остальное, что я нажил посильным трудом, я завещаю моей дочурке Кирочке. Всё счета, дома, квартиры, автомобили. Список прилагается вместе с документацией на имущество.
Остальным, пришедшим помянуть меня, я завещаю раздать по миллиону. Я знаю, что никогда не был им дорог, но мои деньги они любили. Я вас не обделю.
На этом прощаюсь. Ваш Алексей Соболев. "
– То есть как? – опешила моя мать. – Мне подаренный остров и все?
– И три миллиона в месяц, – напомнил адвокат. – Такова воля усопшего.
Мать молча встала и громко цокая каблуками вышла из залы. В этот момент до меня дошло – я в беде. Но, то ли моя наивность, то ли глупость, подтолкнули поговорить с ней и поделить наследство. Мне-то много не нужно. А она... Может тогда она меня начнёт ценить. Хоть немного.
Она уехала. Всё разошлись. Многие оказались довольными миллионом, подаренным отцом. Кто-то из дальних вскользь порадовался, что не зря приехал. Но мне было все равно. Я всего лишь хотела уснуть и проснуться, поняв, что это всего лишь сон. Пусть отец будет жив, а это все окажется лишь дурным сном.
Но моё пробуждение было не таким. Я проснулась от пощечины, сидя на стуле.
–Что происходит? – мне было страшно и сложно говорить. От темноты и сырости стало трудно дышать.
– Ты, – раздался голос матери из темноты, и мне в глаза ударил яркий свет. – Перепишешь все на меня, и оставишь записку о том, что не хочешь жить и все тебя достало. А я, так уж и быть, позволю убить тебя быстро и не мучительно.
–М...маммма… – выдохнула я. – За что?
–Не смей, – она резко подошла ко мне и больно схватила за лицо. – Не называй меня так.
– За что ты так со мной? – давясь слезами боли, спросила я.
– Ты – мерзкое отродье этого животного! Знаешь, как я забеременела тобой? Он изнасиловал меня!!! Это продолжалось долго и с особой издевкой. Он даже имени моего не спросил. Просто взял то, что хотел. Из-за него повесился мой отец, а потом от горя скончалась мать. В 15 лет я осталась одна. А потом я узнала, что во мне растешь ты. Мерзость, которую я не успела вырезать из себя, потому что срок уже не позволял. Затем, после родов нас с тобой взяли на свое попечение родственники. Тогда же я подделала документы, прибавив себе пару лет, и, как смогла, изменила свою внешность. Потом пришла к нему, сообщив, что ты – его отродье. Он не поверил. Но многочисленные экспертизы доказали мою правоту. Я напела ему сказку, что я одна из официанток которых он окучивал, разыграла любовь. И все ради того, чтоб получить все, что он имеет. Это чудовище, думаешь, почило самостоятельно? Нет, каждый день я кормила его медленно действующим ядом, который и следов не оставляет. Поэтому подпиши отказ от наследства в мою пользу и сдохни уже наконец! – ещё один уда по лицу, от которого потемнело в глазах...
Как я выбралась оттуда? Ума не приложу. Помню лишь, что проснулась в рваном платье и накинутом на меня плаще, ставшим мне и одеждой, и одеялом. В кармане пальто оказалась записка: "Кира, все, что я могу, это попросить вас пока исчезнут на год. Ваша мать расслабится и перестанет вас искать. По закону требуется 7лет, чтобы ваше наследство перешло ей, но за этот год я найду доказательства на все. С надеждой ещё раз вас увидеть, ваш Друг"
От воспоминаний меня оторвал прохожий, врезавшийся в меня. Я упала.
– Извините, я вас невольно потревожил, – сказал он, протягивая мне руку. – Могу я извиниться? – он протянул мне 5 долларов.
– Спасибо, – я привыкла к подобным "подаяниям" хотя первое время отказывалась. Но голод не тётка.
– Вы одна? – спросил он. Я не видела его лица из-за шарфа и шляпы.
– Да.
– Родные есть?
– Я круглая сирота... – заученная ложь...
Хотя, отец мёртв, мать... Не мать мне... Тоже мертва. Не ложь уже давно.