Уставший бог

Уставший бог

В трактирчике было тихо, ровно настолько, насколько может быть тихо в трактирчике на основном тракте после полуночи. То есть гремела музыка,  отовсюду слышались тосты, взрывы смеха, больше похожего на пьяный конский ржач, звон бутылок, разбиваемых об пол или голову соседа. Рев раненых бизонов, вопли  резаных свиней… словом в трактирчике шла гулянка.

На втором этаже в единственном номере класса люкс  - то есть с уборной в закутке за ширмой, а не во дворе за конюшней – на соломенном тюфяке, покрытом застиранной, но еще  белой простыней ворочался бог. Шумные вопли пьяных гуляк, сопровождаемые  высокими женскими визгами,  звоном стаканов, ругательствами и,  время от времени, поножовщиной  отнюдь не способствовали мирному крепкому сну в объятиях старого приятеля . Бог выругался и перевернулся на спину, уставившись на потолочные балки. В северо-западном углу люксовых апартаментов  наблюдалась вековая паутина. ТО страшилище, которое караулило свою сеть, пауком назвать не получалось при всем желании. Бог попытался подключить фантазию, но и она подвела, хотя была крайне богатой. Скучающий взор перебрался в юго-восточный угол комнаты. Там,  в окружении чуть зеленоватой плесени с большого крючка   для одежды свисал  высохший трупик  летучей мыши. Бог не любил этих созданий, он виделись ему мерзкими детищами  древних Ламий, пожирательниц плохих и непослушных детишек. Но к этому представителю популяции летучих мышей бог проникся сочувствием. Чем дольше он рассматривал  разинутый в последнем писке рот, крылья, распахнутые в тщетной попытке улететь, и лапки, тщательно привязанные к крюку куском медной проволоки, тем жальче ему становилось. Он так увлекся размышлениями о судьбе тварюшки, что даже не сразу заметил, как притихли гуляки внизу.  Прикрыв глаза, бог приготовился провалиться в объятия Морфея, довольная улыбка мелькнула на его изящных, красивых губах. И тут  разверзлась пасть Аида, выплескивая в относительную тишину трактира хор нестройных пьяных голосов.  Посетители нижнего яруса затянули унылую песню про  лыцаря, имевшего глупость в каком-то богами забытом ущелье отбивать нападение армии в компании  двенадцати приятелей.  Бог  тут же решил, что это происходило либо сразу после пьянки, либо на похмельное утро. Других объяснения столь  абсурдной попытке прославиться и спасти государство от  вторжения он не  находил. Песня все тянулась и тянулась, рассказывая о героических смертях  похмельных лыцарей, попутно о  погоде, моде и количестве жемчужин на платье влюбленной в предводителя герцогини. В конце  все, конечно же, умерли. Невольный слушатель нашел это логичным завершением саги о Танцевальском ущелье и даже внес его в список обязательных к осмотру достопримечательностей. Надо же было знать, как выглядит то, что он сравняет с землей. Бог чертовски  устал и хотел спать, а сочетание двух этих факторов не делало его доброжелательным.  Краткий миг тишины после окончания нудной баллады о  лыцаре Хромланде разлетелся тысячей осколков, когда грянули тосты восхваляющие его героическую смерть. Сразу же вспыхнула драка с одним из гуляк, назвавшим  местного героя полудурком. Разбив несколько  кувшинов и стул, потасовка вывалилась во двор, прямо под окна номера люкс.

Бог излишне грубо высказался о матери лыцаря, имевшей глупость не придушить его в колыбели и  давшей начало всей цепочке событий,  вереница которых замерла в точке времени здесь-и-сейчас. Очень мешая ему  спать! Он устало потер переносицу и поднялся с тюфяка, спугнув пару клопов, мирно задремавших после сытного обеда. Подавил зевок и пересек комнату, по пути споткнувшись об эмалированный тазик. Кажется, его тут оставила горничная,  пухлая рябая девица, бормотавшая что-то на  тему «особенных» услуг. Особенные услуги бога не интересовали, на своем долгом веку он успел испробовать их столько и таких, что если бы посвятил горничную хотя бы в десятую часть,  девушка немедленно рассыпалась бы в прах  от осознания собственной ничтожности.  

Остановившись возле окна, бог  распахнул надрывно скрипнувшие  створки, впуская в комнату душный воздух и сдавленные крики. Под окном суетливо мутузили павшего соперника двое мужичков в серых стеганых куртках. Сочно чавкала грязь, ей придушенно вторили стоны жертвы и сосредоточенное сопение победителей.

– Милостивые государи, -  обратился бог из окна своих апартаментов к троице забулдыг внизу. - Я вижу дела ваши не терпят отлагательств, и лишь поэтому вы в столь поздний час вышли на улицу, -  слова текли вязкой патокой, завораживая слушателей.

Мужики оторвались от своего увлекательного занятия, один из них так и замер с поднятой для удара ногой.Они уставились на бога, задрав головы и  открыв рты внимали его словам. Смысл речи, впрочем, проникая в ухо, долго пытался отыскать  отделы мозга предназначенные для понимания, а после бесполезной попытки вытекал по единственной извилине во второе ухо. Бог между тем, удовольствовавшись наступившей тишиной, собрался отойти от  окна. Интеллект жертвы оказался на полградуса выше его  экзекуторов, и он, сплевывая грязь, выкрикнул:

– Да пошли вы!

Бог замер на мгновение вполоборота к  окну, разочарованно вздохнул и поник. Драка возобновилась с новой силой. Превосходящие силы противника  решили не уточнять, к кому именно   было обращено послание избиваемого и приняли на свой счет.

Бог вышел из трактирчика незаметно, как и положено истинному богу. За ним не шло все божье воинство в сверкающих доспехах, за ним уныло плелся маленький ослик, нагруженный двумя дорожными мешками и  небольшой корзинкой с яблоками. Цокая копытами по размокшей грязи тракта, ослик  поглядывал на шедшего впереди хозяина и с грустью думал о том, что в конюшне ему было гораздо уютнее. Даже несмотря на то, что лошади его презирали.