Утешение Ангела музыки

Глава 1

Сквозь дымку забытья девушка слышала тихий разговор, но едва ли могла понять его смысл. Говорили по-французски, а она хотя и пела не раз песни на этом языке, все-таки не знала его. Она пошевелилась и тут же почувствовала боль во всем теле. Из ее горла вырвался тихий стон.
 — Господь все-таки сотворил чудо, — произнес мужской голос, и девушка неожиданно поняла его слова.
 — Вы считаете, что теперь она вне опасности? — спросил женский голос. — Слава Богу.
Девушка осторожно приоткрыла глаза. Последнее, что она помнила, это дорогу в Чехию. Беглянка, преданная и потерявшая опору в жизни, она мечтала только об одном — поскорей покинуть родную и некогда столь любимую Венецию, оказаться от нее как можно дальше, стереть из памяти и из сердца милые, родные улицы, отравленные смрадом предательства. Если бы не ее учитель, она отчаялась бы и потеряла надежду, но благодаря заботам старого, сурового маэстро в ее сердце все-таки осталась вера. В будущую жизнь. В Господа. В чудо.
Что случилось с ее каретой? Где она теперь? Кто эти двое, что так беспокоятся о ней, бедной Консуэло, у которой остался только один друг на свете? Она не знала. Но спросить не могла — горло казалось совершенно сухим.
 — Пить, — попросила она, чувствуя, что на большее ее сил не хватит.
К ее губам тут же прислонили холодный стакан, и в иссушенный рот полилась живительная влага.
 — Разве она итальянка? — спросил мужчина, как решила Консуэло, доктор.
 — Нет, — растерянно заметила женщина, — она дочь шведского скрипача, жила в Швеции, а последнее время — здесь, во Франции.
 — Я уверен, что она говорила по-итальянски.
 — Возможно, это язык ее матери?
Консуэло сделала несколько глотков воды, про себя изумляясь услышанному. Возможно, ее приняли за другую девушку? Она не успела додумать эту мысль, снова провалившись в беспамятство.
Придя в сознание, она почувствовала себя значительно лучше, хотя и ощущала еще страшную слабость. Она сумела открыть глаза и увидела, что лежит в небольшой комнатке, обставленной недорого, но очень заботливо. Возле нее на стуле сидела нестарая еще женщина со строгим выражением лица. Впрочем, увидев, что Консуэло открыла глаза, она улыбнулась ей удивительно теплой улыбкой и спросила:
 — Кристина, как ты себя чувствуешь?
 — Значительно лучше, синьора, — ответила девушка, и в ответ услышала вопрос:
 — Почему, милая, ты не говоришь со мной по-французски? Ты ведь понимаешь меня?
 — Да, я понимаю вас, — произнесла Консуэло, а потом добавила на том жалком французском, которым она владела: — но я не умею говорить на этом прекрасном языке.
 — Разве вы с отцом говорили не по-французски? — изумилась женщина, а Консуэло изумленно распахнула глаза. Своего отца она никогда не видела.
Однако сказать, что ее путают с другой, она не успела — усталость сморила ее, и она была вынуждена прикрыть потяжелевшие веки.
 — Прости меня, деточка. Тебе нужно набираться сил, поговорим мы после. Меня зовут мадам Жири, позови, когда отдохнешь и будешь готова немного поесть.
 — Благодарю вас, мадам, — это были единственные слова, на которые хватило сил утомленной Консуэло.
Следующая неделя протекла для нее однообразно. Она почти все время пребывала в состоянии полусна, понимая каждое слово, не имея сил ни поговорить, ни пошевелиться. Каждый день приходил доктор, коротко осматривал ее и говорил, что выздоровление медленно, но идет. В остальное время за ней ухаживали мадам Жири и ее дочь по имени Мэг — девочка лет двенадцати. Саму Консуэло они называли Кристиной и обращались с ней так, как если бы она была ребенком, а не взрослой девушкой. Будь она меньше истощена внезапной болезнью, она задала бы своим благодетельницам множество вопросов, но ей не всегда хватало сил даже на благодарность за заботу.
В один из дней Консуэло проснулась и поняла, что болезнь прошла. Она все еще ощущала, что не крепче котенка, но ее ум снова был ясен, а в теле, казалось, появилось достаточно сил, чтобы подняться с постели. В этот час возле нее никого не было, поэтому Консуэло сама встала с узкой кровати и даже сделала несколько шагов по комнате. Ее одежды нигде видно не было, но своей длинной рубашки она сейчас не стеснялась — в доме мадам Жири, кроме доктора, мужчин не бывало. Неожиданно внимание девушки привлекло небольшое, но целое зеркало, лежащее на опрятном комоде. Она взяла его в руки и едва не уронила. На нее смотрел совершенно чужой человек!
Когда первый приступ испуга прошел, она вновь заглянула в зеркальную гладь и рассмотрела себя повнимательней. Отражению могло быть лет одиннадцать или двенадцать. У той, зазеркальной Консуэло было очень милое лицо. И хотя болезнь оставила на нем свой след, заострив черты, не было никаких сомнений в том, что этот ребенок в будущем станет прелестной девушкой. Волосы, хоть и спутанные, были красивого каштанового цвета и немного вились. Глаза — большие, темно-карие, — были правильной формы, а губы словно бы принадлежали кисти художника, настолько они были четкими и красивыми.
«Как это возможно?», — прошептала про себя Консуэло, вновь и вновь дотрагиваясь до своего лица и видя, как ее зеркальный двойник повторяет все движения. Через несколько минут она отложила зеркало и отвернулась от него, словно вид незнакомки был ей неприятен. В этот момент открылась дверь, и вошла мадам Жири.
 — О, милая, тебе не следовало вставать! — ласково упрекнула она Консуэло. — Как ты себя чувствуешь? Голодна?
 — Мадам, спасибо, мне намного лучше! И я бы очень хотела что-нибудь съесть, — ответила Консуэло, а потом повторила свои слова по-французски. Удивительно, но ей хватило слов, чтобы высказать свою мысль. Это было так, словно она когда-то давно говорила на этом языке, а теперь просто вспоминает его.
 — Замечательно. Ты попробуешь спуститься вниз?
Консуэло попробовала. Поддерживаемая заботливой женщиной, она одолела узкую темную лестницу и вышла в небольшую, но очень светлую комнатку с круглым столиком в центре. Возле стола как раз суетилась Мэг. Увидев Консуэло, она бросила свое дело, подбежала к ней, взяла ее за руки и воскликнула:
 — О, Кристина, как я рада, что ты поправляешься! Я надеюсь, мы сможем стать настоящими сестрами!
Консуэло была немного обескуражена такой добротой со стороны девочки, но все-таки сумела поблагодарить ее за бесконечную заботу.
После того, как Консуэло сумела подняться на ноги, ее выздоровление стало делом времени. Через неделю она уже гуляла вместе с Мэг в маленьком садике возле дома, через три — вместе с мадам Жири сходила к портному, который подобрал ей несколько простеньких темных платьев. Мадам Жири относилась к ней как в родной, заботилась и опекала. Она называла Консуэло Кристиной, и из разговоров с ней девушка поняла, что незнакомка в зеркале — дочка недавно умершего  знаменитого, но бедного шведского скрипача по фамилии Дае. От горя после смерти отца Кристина слегла с нервной горячкой, из которой, как думал доктор, она уже не сумеет выкарабкаться. Ее выздоровление стало настоящим чудом. Услышав об этом, Консуэло решила, что никогда и никому не расскажет о себе правду. С грустью она вспоминала свою жаркую молитву — оказаться как можно дальше от Венеции и от Андзолето, так больно предавшего ее. Ее молитва была услышана, она действительно оказалась далеко.
Но о том, насколько далеко, она узнала только через два месяца своей новой жизни. Тем утром ей на глаза попалась забытая доктором газета. Датированная мартом 1861 года. Консуэло трижды прочла дату, после чего едва удержалась на ногах. Ей уже не встретить Андзолето. А что еще страшней, не встретить ей и мудрого учителя Порпору. Он уже нашел свой вечный приют, его музыку теперь исполняют ангелы на небесах, а его тело покоится на каком-нибудь кладбище, которое ей даже не найти.
В тот день она была ни жива ни мертва, а потому предложение мадам Жири вместе с Мэг заниматься в балетной школе театра Опера Популер приняла совершенно равнодушно. Мэг, однако, обрадовалась ее согласию, бросилась ей на шею, а потом кружила вокруг и хлопала в ладоши. Консуэло только слабо улыбалась. Какое надгробие стоит на могиле ее дорогого учителя?
Вечером того же дня она стала одной из обитательниц длинной, узкой комнаты для девочек-балерин в театре, а потом обратилась к мадам Жири, которая и руководила школой, с просьбой показать, где ей можно помолиться. Мадам Жири решила, что девочка тоскует о своем отце, и Консуэло не разубеждала ее в этом. Она действительно тосковала об отце, пусть и не родном, а духовном. Мадам Жири отвела ее в небольшую часовню со скромным деревянным распятием, помогла зажечь свечи и оставила одну. И Консуэло, бросившись на пол, впервые заплакала. Не будет больше рядом с ней ее единственного друга, и не стоит ей в глубине глупого сердца надеяться на случайную встречу с возлюбленным. Ее жизнь прошла и стала историей, в которой ей места нет.
Слезы лились из ее глаз, грудь ее сотрясалась от рыданий, и в своем горе она не сразу услышала, как откуда-то сверху, будто бы с небес раздался голос, красивей которого она еще не слышала. Голос пел ей об утешении, он обещал, что в жизни настанет счастливая пора. Как голос ангела, он звал за собой, он приказывал быть мужественной. И Консуэло поднялась с пола, вытерла слезы, полностью отдавшись во власть этого голоса и музыки, которую могли создать только на небесах.
Гимн закончился, голос затих, подарив Консуэло последнюю прекрасную ноту.
Она улыбнулась и поцеловала распятие. Возможно, ей только пригрезился дивный певец, возможно, это плод ее воображения, но он дал ей опору. Он напомнил ей, что даже здесь, в чужом ей городе, в чужом времени, она осталась собой. У нее по-прежнему есть музыка. Она не знала, сохранился ли ее прежний голос, но не страшилась трудностей. Достаточно того, что музыка живет в ее душе, а голос она сможет развить.