Моя девочка пришла из школы в слезах. Я спросил её, что случилось. Она не хотела говорить. Но я же отец, я должен знать.
– Кати поранила палец. А я.. я всего лишь хотела, чтобы ей не было больно. Я слизала кровь... я... – Крис снова расплакалась, – я же ничего такого не сделала! А они стали дразнить меня вампиром! – она уткнулась личиком в мою грудь.
Нет. Не может быть! Этого не должно было случиться. Не должно. Но могло. В глубине души я знал это. Хотя убеждал себя в обратном. Я гладил мягкие волосы дочери. И не знал, что сказать.
– Паап, вампиров же не бывает?
– Нет, конечно.
Конечно, нет. Их не должно быть. Такие твари не имеют права существовать. Я знаю, что они делают с людьми – я видел. И потому я их уничтожал. И уничтожил многих. Но всё же... я сохранил жизнь одному. Сам лично, осознанно. Чтобы сделать из его крови лекарство для моей больной дочери. Не дать ей умереть. Но я не думал, что это обратит её. Нет, не думал. Не хотел думать и сейчас.
– Послушай, малыш. Если тебе будет плохо в этой школе, мы просто найдём другую. Мы можем уехать – куда угодно.
Крис посмотрела на меня заплаканными глазами:
– Но я не хочу снова переезжать. Мы уже столько раз переезжали.
– Мы можем остаться. Как ты хочешь. Всё, что захочешь, малыш, – я схватил её в охапку и прижался щекой к её щёчке.
– Пап, ты колючий.
– Прости. Забыл побриться. Хочешь, пойдём пообедать в «Лакки Бургер»?
Крис улыбнулась и кивнула:
– А ты купишь мне обед-с-сюрпризом?
– Конечно.
Кассир, улыбаясь, протянула нам коробочку с детским обедом. Крис схватила её и поскакала искать свободный столик. Я, гружёный подносом с бургерами, картошкой и колой, поплёлся следом.
Мы уселись за столик у окна, и Крис сразу засунула руку в коробку в поисках игрушки. Достала запечатанный пакетик с фигуркой. Раскрыла... и замерла: на её ладони лежал мультяшный пластиковый вампир. В камзоле, плаще и с клыками – всё как полагается. Вернее, как представляют себе люди, рисующие детские мультики. Губы Крис дрогнули.
– Я куплю тебе другой набор, – я хотел схватить фигурку с её ладони, но дочь сжала её и отодвинула руку. Потом снова взглянула на игрушку:
– Он не виноват. И он милый, – улыбнувшись, она посмотрела на меня.
Я перевёл дыхание:
– Ну... ладно. Пусть живёт.
Крис рассмеялась.
В конце концов, он не настоящий. И совсем не похож на того, что прикован цепями в моём подвале. Совсем.
Игрушечного вампира Крис поставила на тумбочку возле кровати. И с чего она к нему привязалась? Потому что её дразнили? Моё покушение на игрушку добавило ей ореол мученичества? Этот глупый кусок пластмассы меня раздражал. И я злился на себя за это. Дочь охотника на вампиров играет с игрушечным монстром. Или это пугало меня после происшествия в школе? Как же трудно быть отцом семилетней девочки. Отцом-одиночкой.
Перед сном я дал Крис лекарство. Она, поморщившись, проглотила:
– Мне всю жизнь нужно будет его пить?
– Посмотрим. Как ты будешь себя чувствовать.
– Я чувствую себя хорошо.
– Значит, лекарство помогает, – я постарался улыбнуться и укрыл дочь одеялом, – Засыпай. Сладких снов.
Я ушёл к себе в комнату. Взял руки банку с созданным мной снадобьем – осталось совсем немного. Нужно приготовить новую порцию. Это значило спуститься в подвал. Я убивал, считая это правильным и неизбежным. То, что мне нужно было сделать сейчас – неизбежно. Но правильно ли? Моя дочь должна жить. Она будет жить. Значит, правильно.
Я заглянул в детскую: Крис крепко спала, свернувшись калачиком. Хотел бы я, чтобы всё сложилось иначе, малыш, но… Вздохнув, я закрыл за собой дверь и отправился к кладовую. Там, за стеллажами с разным барахлом, коробками и старой одеждой скрывался вход в подвал. Я постоял немного у открытой двери, глядя на ведущую вниз лестницу. Каждый раз мне казалось, что я спускаюсь во мрак могилы. Внизу было тихо. Но я почти не допускал возможности, что пленник мог освободиться – его сковывали особые цепи.
Он был молчалив и неподвижен – как всегда. Лишь чёрные глаза следили за моими передвижениями. Но в этом взгляде не было ни грамма эмоций. И, как ни странно, это тоже раздражало меня. Покрутив ворот, я натянул цепи так, что он оказался притянут к стене и практически не мог пошевелиться. Взрезав его запястье ножом, я подставил склянку, чтобы собрать кровь. Рана быстро затягивалась, но я успел наполнить банку до краёв. Из холодильника, стоявшего в противоположном углу подвала, я достал полиэтиленовый контейнер с донорской кровью и вернулся к пленнику. В первый раз в его глазах промелькнуло что-то похожее на эмоции – усталое отвращение. Он не просил пищи и отказывался принимать её. Но мне нужна была его кровь, а даже у вампиров она не бесконечна – если её не возмещать. Так что мне приходилось заставлять его: я открывал контейнер, и капля за каплей кровь падала на его сжатые губы, пока в какой-то момент он не выдерживал и не начинал пить. Весь этот процесс кровеобмена вызывал у меня отвращение ничуть не меньшее, чем у моего пленника. Но ради дочери я пошёл бы и на большее. Он нужен был мне живым и наполненным кровью. Хотя я предпочёл бы видеть его мёртвым. Я зависел от него и от этого ненавидел ещё больше.
Я уже поднимался по лестнице, когда услышал его голос:
– Я знаю, зачем ты это делаешь.
Лишь на мгновение замерев, я вышел из подвала и закрыл за собой дверь. Что он хотел этим сказать? Зачем он это сказал?? Я даже не помнил, когда он в последний раз произнёс что-то. А, может, мне это просто показалось? Теперь я не был уверен, что слышал голос на самом деле, а не лишь в моей голове. Но возвращаться и уточнять это я, конечно, не собирался. Я старался свести наши контакты к минимуму и уж тем более не показывать ему своих эмоций.
Поднявшись к себе наверх, я занялся приготовлением лекарства. Я столько раз повторял этот процесс, что действовал почти механически. И пытался не думать о том, как долго всё это длится. Как долго моя дочь будет нуждаться в лекарстве? Сколько ещё раз мне придётся спуститься в подвал и сделать то, что я делал – стараясь не глядеть в эти мёртво-чёрные глаза и не прикасаться к нему? Я старался относиться к нему как… к расходному материалу. Это был монстр и враг, но… я предпочёл бы убить его и избавить себя и его от подобных отношений. Мне было легко убить его. Но вот так… чёрт, в глубине души я чувствовал себя садистом. Я спасал жизнь дочери. Но какой ценой? Своей душой и душой этого зверя в подвале – если она есть у него – я готов платить. Но её душой… Что мне делать, если она обратится? Что мне делать, Господи?