В Централ парке сегодня дождь.

В Централ парке сегодня дождь.

Вот так бы­ва­ет - идёшь ку­да-то и не зна­ешь ку­да. Вро­де бы воз­вра­щал­ся с ра­боты поз­дним ве­чером и прос­то по­шёл че­рез парк, а жизнь буд­то ос­та­нови­лась. Я жи­ву на Вос­точной 63-ей ули­це - от мо­его клу­ба, сто­яще­го на За­пад­ной 66-ой в пе­ресе­чении с Брод­ве­ем, не­тороп­ли­вым ша­гом не боль­ше со­рока ми­нут. Я всег­да за­мечал это вре­мя, но се­год­ня что-то пош­ло не так, по­жалуй, с са­мого на­чала дня. Что-то, к че­му я не ус­пел при­вык­нуть и, воз­можно, рань­ше да­же не при­ходи­лось пы­тать­ся.
Нью-Й­орк - го­род кон­трас­та. Здесь да­же дождь на­чина­ет­ся нас­толь­ко не­ожи­дан­но, что не ус­пе­ва­ешь от­крыть зонт, как про­мок до нит­ки; но ес­ли жить в этом го­роде на про­тяже­нии всей сво­ей жиз­ни - ты уже зна­ешь та­кие тон­кости. Мок­нуть вхо­дит в при­выч­ку, зон­ты буд­то спе­ци­аль­но ло­ма­ют­ся и за­еда­ют. А вре­мя... вре­мя дик­ту­ет свои пра­вила. Я ак­компа­ниро­вал Фрэн­ку, ког­да раз­дался выс­трел. Это Боль­шое Яб­ло­ко, ре­бята, это со­роко­вые - ник­то да­же не сдви­нул­ся с мес­та, кро­ме при­ез­жих. Мес­тные же про­дол­жа­ли рас­слаб­лять­ся, нас­лажда­ясь го­лосом "го­лубог­ла­зой кры­сы" до­на Кос­телло. Всё как обыч­но: лей­те­нант, при­ехав­ший по вы­зову ка­кого-то сту­кача, по­лучил свою шту­ку бак­сов и у­ехал, заб­рав труп в ка­чес­тве до­пол­ни­тель­ной ус­лу­ги для семьи по­вели­теля ма­фии го­рода. Кста­ти, за­бав­но: по­жалуй, единс­твен­ное, по ка­кому кри­терию мож­но бы­ло де­лить по­ру для тех или иных со­бытий - вре­мена го­да. Сей­час осень - по­ра люб­ви, дож­дей и смер­ти. Зи­му же мы - "ко­рен­ные Й­ор­ки", проз­ва­ли спяч­кой. Это то вре­мя, ког­да весь при­выч­ный нам кон­траст за­сыпа­ет од­но­род­ной, бе­лой пе­леной сне­га. Но да­же тог­да я за­мечал те­чение вре­мени, что же сей­час про­ис­хо­дит со мной?
За­мед­лил шаг ещё силь­нее... нет, ни­чего не ме­ня­ет­ся. Раз­ве что я стал от­чётли­вее слы­шать стук по­дошв собс­твен­ных бо­тинок об ас­фальт. Раз-два, три-че­тыре - слов­но мет­ро­ном. И ве­тер иг­ра­ет­ся с плот­ной тканью длин­но­го трен­чко­та, пос­висты­вая как-то бо­лее ли­рич­но. Или мне так ка­жет­ся? Не знаю, в этом слу­чае сво­ему му­зыкаль­но­му слу­ху я до­верить­ся не мог. В го­лове буд­то всё плы­ло, я не чувс­тво­вал да­же вку­са та­бака си­гаре­ты, ко­торую ку­рил. Не слы­шал зву­ков бо­лее прос­транс­твен­ных не­жели собс­твен­ное ды­хание или пуль­са­ция кро­ви в вис­ках. Где со­баки? Где гул ма­шин? Выс­тре­лы или ноч­ная пар­ко­вая шу­миха а­ут­сай­де­ров ганг­стер­ских се­мей? Пус­то. И ни­чем не пах­нет. Обыч­но осен­ний Нью-Й­орк на­поми­на­ет пар­фю­мер­ный ма­газин по сво­ему раз­но­об­ра­зию аро­матов ги­перак­тивной го­род­ской жиз­ни, но сей­час ни­чего.
А вот и хо­лод­ная, тя­жёлая кап­ля во­ды упа­ла на моё пле­чо. За ней вто­рая, третья. На­чал­ся ли­вень, но я не взял зонт - за­был в клу­бе. Стран­но, буд­то так и дол­жно бы­ло слу­чить­ся. А рез­кий по­рыв вет­ра, слов­но нас­ме­ха­ясь над мо­ей бес­по­мощ­ностью пе­ред сти­хи­ей, ещё и сбил с го­ловы шля­пу. Обы­ден­ность, но се­год­ня ка­кая-то слиш­ком ощу­тимая.
Я ма­шиналь­но про­вёл ла­донью по се­дым во­лосам – сов­сем про­мок. И это злит, злит то, как быс­тро под но­гами на­чали об­ра­зовы­вать­ся лу­жи, а звук от ка­пель дож­дя гре­мит в ушах то­потом ты­сячи сло­нов. Я нер­вни­чаю? Гос­по­ди, буд­то при­ез­жий, хо­тя все 65 лет сво­ей жиз­ни жи­ву в этом су­мас­шедшем го­роде. И вот ещё что - я всё ещё не до­ма. Сколь­ко вре­мени прош­ло? Час-пол­то­ра? Чёрт! Вы­нимая ста­рые кар­манные ча­сы из брюк, я вы­ронил их под но­ги. Чуть не спот­кнул­ся, но это не важ­но. Я раз­бил ци­фер­блат. Пе­чаль­но, ведь эти ча­сы мне по­дарил сам Ди­но – Дин Мар­тин, а это ве­ликая честь для му­зыкан­та.
Ру­ки зад­ро­жали то ли от хо­лода, то ли от стре­митель­но на­каты­ва­юще­го от­ча­яния, за­менив­ше­го вре­мен­ную пус­то­ту в ду­ше. Бы­ло бы не пло­хо сей­час най­ти хоть ка­кую-то кры­шу над го­ловой. Как мож­но заб­лу­дить­ся в го­роде, ко­торый зна­ешь вдоль и по­перёк? Су­дя по ука­зате­лям, я уже как на пять квар­та­лов ото­шёл от род­ной ули­цы, а но­ги всё ве­дут и ве­дут в ни­куда сквозь кро­меш­ную ть­му.
Нас­коль­ко мне бы­ло из­вес­тно, по­лови­ну фо­нарей раз­би­ли ра­бочие в хо­де вче­раш­ней за­бас­товки. Те­перь при­ходит­ся ори­ен­ти­ровать­ся по све­ту звёзд, да и то с боль­шим тру­дом. Я впер­вые ви­жу свой го­род та­ким и это пу­га­ет. Но дей­стви­тель­но страш­но мне ста­ло, ког­да пос­ре­ди все­го это­го мра­ка я раз­гля­дел ре­бён­ка, ко­поша­щего­ся в по­мой­ке на ок­ра­ине пар­ка. Что-то не­мед­ленно по­тяну­ло ме­ня в его сто­рону.
Стран­ный па­рень. На го­лове че­рез чур боль­шая кеп­ка, а на пле­чах, по­верх за­ляпан­но­го грязью кос­тюмчи­ка, ви­сит ог­ромная во­ен­ная зим­няя ши­нель не на­ших вой­ск. Но­ги обу­ты в ис­топтан­ные бо­тин­ки, по­хожие на те, что но­сят со школь­ной фор­мой. Рос­том ма­лой не боль­ше пя­ти фу­тов с чет­вертью. Сов­сем ху­день­кий, по­хож на цы­ганён­ка, сбе­жав­ше­го с мес­та ноч­ле­га сво­их ро­дите­лей. Воз­раст оп­ре­делить так и не уда­лось из-за тем­но­ты и гря­зи на ли­це бед­ня­ги. Од­но я знал точ­но – мой слу­чай­ный зна­комый уже дос­та­точ­но умён, что­бы стре­мить­ся к зна­ни­ям. Бо­же, как ста­ратель­но он пы­тал­ся под­нять за­ев­шую крыш­ку по­лураз­би­того пи­ани­но, си­дя на де­ревян­ном ящи­ке из-под фрук­тов. И смот­ри­те-ка, сов­сем ме­ня не ис­пу­гал­ся. Маль­чик толь­ко улыб­нулся мне, дёр­нув за ру­кав: "Мис­тер-мис­тер, а за­чем хо­рошую му­зыку выб­ро­сили? Вы мо­жете от­крыть, мис­тер? Я иг­рать хо­чу!"
Ну как я мог от­ка­зать? У ме­ня не бы­ло ни де­тей, ни вну­ков. Юные про­сящие гла­за боль­но за­цепи­ли нут­ро по­жило­го че­лове­ка, про­пус­тивше­го в своё вре­мя все ра­дос­ти жиз­ни.
Я сог­нал па­рень­ка с им­про­визи­рован­но­го та­буре­та, са­дясь сам и от­кры­вая крыш­ку. А ведь и прав­да, за­чем выб­ро­сили инс­тру­мент? Он выг­ля­дел впол­не ра­бочим. Ну да, не бы­ло пе­ред­ней па­нели, за­щища­ющей мо­лоточ­ки и стру­ны, воз­можно, всё де­рево уже от­сы­рело или ста­рик боль­ше не под­да­ёт­ся нас­трой­ке, но всё рав­но что-то по­тяну­ло ме­ня взять пер­вый ак­корд. К то­му же маль­чиш­ка не го­рел же­лани­ем ме­шать. Что он чувс­тво­вал во мне? По­чему не бро­сил­ся от­ни­мать, как пос­ту­пил бы на его мес­те лю­бой дру­гой ре­бёнок? Он прос­то встал за спи­ной и мол­ча ус­та­вил­ся на мои ру­ки.
Пам... ба­совый ключ чис­тый, нас­тро­ен­ный, но крот­кий, встре­вожен­ный и очень ти­хий. На миг по­каза­лось, что он проз­ву­чал в мо­ей ду­ше, а не из недр пи­ани­но. Спус­тя ми­молёт­ную па­узу я по­ложил и пра­вую ла­донь на по­жел­тевшие кла­виши, слег­ка смах­нув с них кап­ли дож­дя, ко­торые тут же, слов­но в ка­чес­тве мес­ти, при­нялись ярос­тно ба­раба­нить по мо­им паль­цам. Бы­ло как-то дей­стви­тель­но боль­но, но я сде­лал глу­бокий вдох и поз­во­лил но­вому ак­корду заз­ву­чать в скри­пич­ном клю­че, нап­ра­шива­ясь на про­дол­же­ние ме­лодии эле­ган­тным раз­ре­шени­ем. Я иг­рал Ба­ха, да, оп­ре­делён­но. Толь­ко в его про­из­ве­дени­ях та­кие лёг­кие но­ты зву­чали в па­ре так тя­жело ло­жась на сла­бое, пред­чувс­тву­ющее ко­нец пу­ти, сер­дце. Но это луч­ше, чем ощу­щать хо­лод и уны­ние, ца­рив­шее в ноч­ном го­роде.
Я зак­рыл гла­за, пол­ностью под­чи­ня­ясь сво­им ру­кам, пос­ле столь­ких лет блю­за и джа­за всё-ещё пом­ня­щим клас­си­чес­кую му­зыку. Ды­хание за­мер­ло. Я чувс­тво­вал лишь ла­киро­ван­ное де­рево кла­виш; бе­реж­но при­каса­ясь к ним, слы­шал лишь неж­ное пе­ние сю­иты, стру­яще­еся из инс­тру­мен­та чёр­ной шёл­ко­вой лен­той и ови­ва­ющей ме­ня и маль­чи­ка сво­ими тёп­лы­ми объ­яти­ями. Тя­жёлый вдох, моё те­ло вол­ной кач­ну­ло вслед за ла­донью, пус­тившей­ся в плав­ный та­нец иг­ри­вых, бар­хатных пе­рехо­дов...