I
Под конец дня Мэй ощущала себя крайне опустошённой. Впрочем, к такому состоянию она уже давно привыкла. Порой ей даже казалось, что она родилась с этой усталостью, всепоглощающей и пропитывающей насквозь каждый миллиметр потяжелевшего тела и отбирающей самое ценное — желание жить. Усталость нашла свой приют в душе Мэй, впитав без остатка тепло её воспоминаний, подчинив себе её волю и чувства. Хотелось только скорее добраться до квартиры, смыть с себя грязь прошедшего дня с обрывками мыслей и забыться коротким, но столь необходимым ей сном. О большем она уже давно не мечтала.
Мэй прислонилась спиной к холодной стене. Лифт поднимался мучительно долго, если, конечно, он поднимался вообще. Возможно, она и вправду застряла здесь на пару с этой странной старухой, что искоса смотрит на неё единственным глазом. В его бездонной черноте точно промелькнула вся жизнь девушки: такая же тёмная и мглистая. Безрадостная.
Второй глаз старухи скрывался за грязной тряпицей, повязанной вокруг её седой головы. Во всём её невзрачном облике только повязка да единственный глаз смогли зацепить усталый взгляд Мэй. Все люди вокруг ей обычно казались продолжениями своих серых теней. Разглядывать каждую — всё равно что исследовать после дождя все мелкие лужи. И то, и другое — совершенно бессмысленно.
Бегло прочитав сообщение на тусклом экране, Мэй равнодушно отправила смеющийся смайлик и отключила смартфон. На сегодня с неё хватит общения. Перед сном она обязательно выложит в сеть несколько фотографий, и, быть может, даже расскажет подписчикам о сегодняшнем дне. Но сперва она отдохнёт. Добраться бы только до дома…
Почему лифт до сих пор не приехал?! Чуднýю старуху этот вопрос, похоже, не беспокоил. Чиркнув неизвестно откуда взявшейся спичкой, она поднесла её к сигарете и глубоко затянулась. Мэй недоумённо на неё покосилась. О чём только думает эта старая женщина?
— Я знаю, чего ты боишься, — неожиданно произнесла старуха. Снова затянулась и выпустила в воздух сизое облачко. В считанные мгновения стало нечем дышать.
Чужой голос прозвучал необычайно пугающе. Так, словно доносился из загробного мира: непреклонно, скрипуче и совершенно безжалостно. Будто перед носом захлопнули дверь в счастливую жизнь.
Мэй непроизвольно вжалась в угол тесной металлической коробки. Оставалось только молиться, чтобы она поскорее приехала на нужный этаж.
Старуха тем временем сделала шаг, и этого было достаточно, чтобы сократить разделявший их метр. Всего шаг, и испещрённое морщинами лицо с обвисшей, будто у шарпея, кожей, оказалось перед носом напуганной девушки.
— Ты боишься признать, что ты умерла.
Старуха улыбнулась. Но в её единственном чёрном глазу не плескалось веселье. Лишь тихая скорбь и ощущение необратимой потери наполняли её задумчивый взгляд.
— Но ты и правда мертва. И с этим уже ничего не поделать.
Затушив сигарету прямо над головой ошарашенной девушки, она медленно развернулась в противоположную сторону и едва слышно выругалась. Казалось, эту старую женщину совсем не заботило её окружение. Погружённая в омут собственных мыслей, она жила в соответствии с ними и меняла правила этого мира по своему усмотрению. Или же изменился сам мир, а Мэй просто не обратила на это внимание? Надо бы заглянуть в Интернет. Вдруг пенсионерам и вправду разрешили курить в лифтах и пугать молодёжь. Кажется, она потихоньку сходит с ума, если ей в голову на полном серьёзе приходят подобные мысли.
Внутри Мэй всё сжалось в комок. Напряжение разбежалось по телу колючими искрами, ускорило биение сердца и запретило дышать. Обыкновенный, непримечательный день, точно такой же, как и все те, что она успела прожить, потихоньку превращался в кошмар. Что может быть хуже, чем оказаться в закрытом пространстве один на один с полоумной старухой?
Старые люди всегда вызывали у Мэй недоверие: угадать, что у них на уме, просто не представлялось возможным. Живут себе по своему распорядку, заполняют вагоны метро в шесть утра и постоянно бранятся, если какой-то пустяк вдруг задел их душевные струны. Бывает, провожают неодобрительным взглядом девчонок в яркой одежде и скромных неопрятных парней, вечно куда-то спешат и навсегда исчезают в бесконечной толпе. Словно выходцы из параллельного мира, словно старость — тонкая грань, из-за которой уже не вернуться назад, они ведут себя совершенно не так, как полагается людям их возраста. Порой Мэй даже казалось, что дай им на то разрешение, и они с удовольствием огреют клюкой каждого встречного. Вполне вероятно, это бы стало единственной радостью за весь остаток их жизни. Мэй не считала, что старшее поколение должно сидеть по домам и только и делать, что воспитывать внуков да печь пироги. Но большинство из них не делало даже и этого, чего уж говорить о том, чтобы вести активный образ жизни и улыбаться прохожим. Все бабушки Мэй лишь ворчали на её предложения заняться собой, выучить новый язык или прочитать интересную книгу. Зато все как одна энергично бранили её за отсутствие мужа, детей и «достойной» работы. В какой момент люди такими становятся, оставалось сложной загадкой, но ясно было одно: старики больших городов утратили навсегда своё счастье.
Ощутив под ногами слабый толчок, Мэй с облегчением выдохнула. Тяжёлые двери со скрипом разъехались, выпуская старуху, и также лениво захлопнулись. На счастье девушки, ничего выходящего за рамки обыденности больше не произошло. Только леденящие душу слова повисли в воздухе огромным вопросительным знаком. Но сумасшедшие на то и сумасшедшие, чтобы выдавать этому миру не поддающиеся объяснению фразы. Ещё повезло, что старушка не пустила в ход свою трость. Когда она вышла из лифта, Мэй проводила эту увесистую металлическую палку настороженным взглядом: того и гляди, поможет хозяйке воплотить в жизнь её странные речи. А умирать в ближайшее время Мэй не собиралась. Если это случится, начальник обязательно спустится за ней в преисподнюю и устроит ей самое настоящее пекло.