В небе над звёздами

Ночь

Часть первая.

НОЧЬ.

Он ведь даже курить не бросил… А тут – такая вот незадача… Минут двадцать придется подумать. Ну и ладно.

За те 44 года, что прошли с момента его умирания, в нём практически ничего не изменилось… Разве что только цвет лица, да и тот как-то не особенно. Бледность – от курения больше, видимо так...

Волосы из ярко-рыжих довольно быстро превратились в куда более темные. За одни сутки. Веснушки исчезли. Глаза всю жизнь были зелеными, а стали серыми почему-то. Суставы перестали болеть. Ямочки на щеках опять появились. Лысина куда-то пропала. Борода практически перестала расти. Запах яблок в саду стал нравиться. А еще ветер, дождь, снег. Вода, та, что в реках, озерах и морях. Лес, который при жизни никогда особо не восхищал: наверное, оттого, что раньше комары донимали, а теперь вот отказались его кусать, «кровь» его больше не интересовала этих надоед… Поля, равнины и горы, водопады… Небо. И особенно – облака на нём…

Мёрзнуть перестало получаться. От жары изнывать тоже не выходило больше ни разу.

Чаще стало хотеться пить. Но аппетит пропал напрочь. Навсегда. А вот голод – голод пришел…

Ну, укусили, бывает.

Со всяким почти. Да, почти со всяким. И обязательно с тем, кто попутывает берега, с тем, кто как-нибудь ошибается. Принадлежал к одному виду потомков вампиров – хомо сапиенс, а теперь вот к другому причислился – тоже хомо и тоже сапиенс, но только константус еще вдобавок… Смех и грех… Хотя… Со вторым как-то он никогда особо и не ладил. Смеялся часто (и чаще – громко…), а вот грешить… Нет, не получалось у него этого. Не было к этому особого таланта. Интерес по юности иногда возникал, а вот по части реализации – не задалось, не сложилось. То есть – всё точно так же как и у 95% его сородичей – людей… Хотя ведь курение – тоже грех, если верить философам прошлого. Да – он самый, никак не иначе, скорее всего… Может исходя из никотиновой зависимости его и ужалили? Возможно. Очень даже вероятно…

Ну вот: выходит - и смех, и грех. То есть – и первое, и второе… И опять громкий смех. Грех – обнаружен. Спустя минуту размышления, даже меньше…

От крови он отказался быстро, можно сказать стремительно, почти мгновенно… Украл в больнице пять пробирок с пробами. Затем – еще полновесный пакет. Было вкусно. Ну, опять грех. Воровство. Первый раз в жизни. Ну то есть – после жизни… Вкусно!!! Было. Да, было. Но больше не воровал. Хлопотно и неуютно. Крови больше тоже - не пил. Совсем. Никогда. Потом уж завёл козу. Молоко – лучший заменитель густой алой этой жидкости, как известно. И человеку, и вампиру. Разницы – нет. Оно – фактически та же кровь, но кровь, претерпевшая ряд ферментативных изменений в структуре: абсолютно такая же сыворотка, и всё те же макро- и микроэлементы… Но вот энергетическая матрица у молока – иная. Совсем иная. «Молоко – кровь, но кровь, переставшая ею быть». Еще со школы помнилось ему это выражение. Школу он окончил при жизни. А козу свою подарил. Поэтому в холодильнике всегда были пакеты с сухим молоком. Чай пить он тоже не перестал.

Куртку джинсовую что ли купить себе? – вдруг мелькнуло почему-то в голове… А то спать-то и не в чем. Заказать в сэконд-хэнде – да и радоваться чуть больше обычного… Так и будет. Чуточку позже.

***

Новых своих «родичей» он отыскал не так чтобы и быстро. Они почти год не попадались ему на глаза. Поэтому, как это обычно и бывает, азы нового для себя существования пришлось постигать самостоятельно. Очнулся он не в морге, а на больничной койке. Поэтому решил, что операция прошла успешно и незамедлительно потребовал воды… Тогда он не видел, не мог видеть, что в помещении кроме него находилось еще шесть человек, ведь глаз он не открывал. Пятеро из них закричали почти хором, а шестой только чуточку взвизгнул и почему-то затих. Как потом стало ясно – упал в обморок. Не совсем упал, поскольку и так лежал, а все же вырубился – потерял сознание. Что интересно, мысль о точном количестве товарищей по хворобам пришла к нему в голову как-то сама собой, разом: «А, их шестеро…». Что покумекалось в тот момент этим шестерым, тогда еще определить не получилось. Спустя сутки, однако, он уже безошибочно считывал мысли всех людей в радиусе полукилометра. Это нисколько не утомляло. Забавным тоже не показалось. И до сих пор не кажется.

Через полминуты после вставания с постели ему пришлось пойти за постовой медсестрой – он ведь решил, что обморочный сосед по палате непременно должен выйти из своего неприятного состояния. Препятствовать ему не стали. Но смотрели на него совсем уж как-то по-особому: это позже выяснилось, что в палату его внесли уже мёртвым, а после суток нахождения в этом последнем для себя прижизненном помещении он и вовсе окоченел, как и полагается. Еще ясно вспомнилось, что за время, проведенное в палате до операции, он успел сдружиться со всеми своими «сокамерниками»: компания подобралась превеселая и какая-то добрая. Поэтому когда он умер, соседи по палате грустили. В морг его не положили. мужики посчитали, что надо бы проститься. Медперсонал возражать не стал. Новые товарищи всё ждали, что за ним приедет кто-либо из родственников, но никто так и не приехал. Почему? Не сообщили им. Точнее, сообщить-то сообщили, да только кто-то стёр информацию у них из памяти. Это выяснилось позже: новые его «родичи» не хотели, чтобы она – информация эта – о смерти - сохранилась. Она и не сохранилась. Пропала. Исчезла. Наверное, насовсем. Навсегда. Дружба, кстати, с новыми знакомцами, никуда улетучиваться не стала: спустя полчаса соседи уже вовсю обмывали его чудное «воскресение», ведь молоденькая медсестра – Алёна – объяснила обстоятельно и как-то очень быстро, что подобные случаи – не редкость, точнее, редкость, но не особенная и что ничего удивительного в происшествии этом нет. А вот радостного – на скромный «комнатный» праздник. Хирурги и фельдшера спирту принесли, а упавший в обморок – дядя Костя – три бутылки водки. Или пять, кажется. Но это – не важно. «Почти по одной в руки» - подумалось тогда.