В ожидании жизни

В ожидании жизни

Виолетта Лосева

                - Плохо мне, батюшка. Сама не знаю, почему…

                - Широка, ты, девушка, широка. Худа телом, а душой широка. Тебя люди за хитрую держат, а ты ведь проста, как дитя неразумное… Ну, поплачь… Нет той беды, которой слеза бы да не помогла.

                - Так уж и нет?

                - Есть, конечно, горе у людей, да только оно покрепче твоего будет. А твое - поплачешь и полегчает.

                - Откуда вы знаете, что у меня за горе?

                - Много спрашиваешь… Не спрашивай, откуда знаю, да почему. Верь и все. Бог все видит и всем помогает. И прощает всех. А знаю, что нет у тебя горя страшного, потому что при страшном горе люди не такими слезами плачут. Жива - здорова, руки, голова на месте, остальное прибавится.

                - Батюшка, а как же вы узнали, что меня хитрой считают?

                - Тебе надо в глаза заглянуть. И подольше в них смотреть. На лице-то у тебя написано, я, мол, не лыком шита, я себя в обиду-то не дам, меня не обманешь, я сама кого хочешь обману. А глаза беззащитные.

                - Так прямо и написано?

                - Если в глаза твои посмотреть, да подольше, так и видно, что простая ты душа. Защитить тебя некому. Сама защищаешься. Воюешь. А сил-то у тебя на это и нет. Бог тебя сделал простодушной, а ты все вид делаешь, что ты другая. А люди-то не разглядывают тебя сильно. Показалась сильной да вредной - вот и стала для людей такой. А чтобы такой быть, надо быть-то посильнее тебя. Покрепче. Один раз вид сделать - это просто. А жить не под своей личиной, ломать себя всю жизнь, доказывать, что сильна - это-то сложно. Это не всем дано. Да и зачем, матушка? Не выдержишь ты. Только людей против себя настроишь. Ты-то простая душа… Что ж ты все плачешь? Работаешь уже или учишься?

                - Три года назад закончила институт. Работаю…

                - На хлеб-то хватает? На одежду? На лекарства?

                - Разве что на хлеб…

                - Крыша над головой есть?

                - Я в городе живу. Снимаю квартиру. Значит крыша над головой - чужая…

                - И своя будет еще. Духом-то не падай. Все будет. Бог поможет. Люди помогут. Выправишься, сердечная. Через полгода подумаешь о том, как плакала в монастыре-то, и поймешь, что все уже прошло, все позади. А через год-два и вообще забудешь, как приходила сюда.

                - Батюшка, а к вам люди с радостью своей приходят или только с горем?

                - C радостью приходят венчаться или дитя крестить. А поговорить все больше приходят, если на душе тяжесть есть. Говорим не о веселом.

                - Батюшка, а вы можете мне сказать, что все будет хорошо?

                - Все будет, как Бог даст. Хорошо ли, плохо ли, мы должны свою ношу нести, и не роптать… Ты приходи, поговорим еще. Здесь и сердце успокоишь, и душой отдохнешь. Все, что тебя гложет - суета. Ты еще молода, красива, умна. Огорчения твои проходящие. Все проходит… А Господь тебе уже помог. Помог понять, что потеряла…

                Выйдя из монастыря, Алина набросила на голову капюшон. Мелкий приятный снежок падал на землю и деревья. Высоко в небе парила какая-то птица, за воротами монастыря каркали вороны, а впереди расстилалась чистая снежная гладь. Ей предстояло пройти километра три по тонкой тропинке, протоптанной немногими посетителями, сначала немного вверх - на горку, потом все вниз и вниз до самого шоссе. В рабочий день у монастыря никого не было. Алина специально пришла сюда сегодня, чтобы не сталкиваться с владельцами автомобилей, приезжающих сюда по широкой разъезженной дороге.

                Запахнув куртку, она легко зашагала по тропинке.

                Вид белоснежного леса навеял на нее какие-то детские воспоминания. Даже не воспоминания, а ощущения. Горячий свет внутри уютного дома, куда прибегаешь после прогулки с санками, пар, который исходит от тебя, стоит переступить порог дома, запах пряностей, запах тепла, запах ДОМА, где ты найдешь защиту от всех уличных детских ссор. И можно развалиться на стуле в прихожей, прижаться к горячей батарее. «Ма-ама!» - звать обиженно и радостно. И в этом зове все - я, мол, уже дома, иди скорей, встречай меня, радуйся мне, целуй холодные румяные щеки. Я устала, я всю горку туда и назад пятьдесят раз проехала - на санках, на спине, на животе, на какой-то картонке… У меня сил нет даже валенки снять… Не бойся, я не заболею… Ну и что же, что спина вся мокрая, зато потрогай, какая она горячая… А Лиза и Алеша тоже сейчас придут, я их обогнала…

                И это неповторимое ощущение, что мама - только твоя. Она хлопочет вокруг, она охает, она теребит тебя, она стягивает мокрые валенки и растирает холодные пальцы на ногах и надевает шерстяные носки и целует тебя всю - и твою лохматую голову и твою мокрую спину и даже твои замерзшие пальцы на ногах - она тоже целует.

                А потом вваливаются брат с сестрой - и всем весело. Они не такие мокрые - они тут же хватаются за коньки и начинают переобуваться, а тебе хорошо - идите, мол, идите, я вас люблю, но вы лучше идите, покатайтесь на коньках, а я останусь дома. И мама не пускает их, просит остаться, но они уже за дверью и только с крыльца слышатся их голоса «Алька, иди к нам, выходи-и…»

                Снег пошел сильнее, и Алина ускорила шаг. Но через некоторое время идти стало тяжело, и она снова пошла медленнее. Не пошла, а побрела. В начинающихся сумерках снег стал казаться голубым - и ни души вокруг. Идти бы так и идти до самого дома - любоваться первозданной провинциальной красотой природы, выбросить все мысли из головы, забыть все заботы. Радоваться оттого, что можно в любой момент остановиться, оглядеться, не спешить.

                Алина остановилась у высокого кряжистого дерева. Провела рукой по обледенелому стволу. Сесть бы здесь тихонько и не трогаться с места. Закрыть глаза, заснуть и слиться с этим деревом, с этим снегом и быть спокойной и умиротворенной. А потом, открыть глаза, и знать - сегодня будет что-то хорошее.