В полночь деревья умолкли

Пролог

Косые лучи заходящего солнца уже величественно золотили верхушки ситхинских елей и громадных красных секвой, когда Маверик подъехал к последней во всей западной округе пиццерии «У Тома». Припарковав старенький синий Форд на полупустой парковке, он приветливо улыбнулся компании небритых рабочих, быстрым шагом прошел по дорожке из мелкого гравия и скрылся в пиццерии. Рабочие, лениво потягивая пиво, поглядывали на него с явным неодобрением, однако парень притворился, будто не заметил этого.

Через пять минут он с таким же беззаботным выражением лица вышел из двери с коробкой пиццы и внушительным лотком, в который Том щедро положил большую порцию салата с базиликом и рукколой несмотря на отчаянные протесты покупателя. Маверик, конечно же, знал, как отец любит зеленые салаты, но денег вечно не хватало. Парень испытывал поистине чудовищные муки совести, когда старина Том, зная о его шатком финансовом положении, неизменно считал двойную порцию по цене одной.

Не акцентируясь на насупленных лицах рабочих, Маверик легким шагом подошел к машине, поставил коробку с лотком на заднее сиденье, а сам сел за руль. Захлопнул дверцу, закрыл глаза и медленно втянул носом теплый июльский воздух, напоенный терпкими пряно-цветочными ароматами. Едва уловимый ветерок, дувший со стороны леса, привносил в этот пьянящий ансамбль ненавязчивую хвойную нотку, навевая убаюкивающие мысли о чем-то теплом, родном, но таком безнадежно далеком. Что же это было?

Маверик, силясь понять, какую же ассоциацию вызывал у него сегодняшний вечер, невольно задумался. Это состояние было для него крайне нехарактерно, ибо он относился к людям, которые предпочитают не слишком обременять голову чем-то беспредметным и оторванным от реальной жизни. Они с отцом придерживались мнения, что много думать вредно для здоровья, а предаваться возвышенной меланхолии, основанной на смутных чувствах и философских размышлениях, тем более. Да и к чему это? К чему, например, читать толстенные книги, искать смысл в стихах, когда его там нет, и ломать голову над тем, что подразумевали авторы, когда называли ночь «туманно мертвой»[1], а красавицу – «облеченной земной тканью»?[2] Почему просто не сказать, что имеешь в виду? К чему искусственно усложнять то, чему по природе своей должно быть простым и понятным? Разве недостаточно всех этих естественных наук вместе взятых, от изучения которых зависит жизнь человеческая? Хоть они и слишком сложны, но волей-неволей придется потерпеть, потому что на географическом факультете преподают многое. Однако размышлять о поэтических ассоциациях, о прошлом, о бренности бытия земного и о том, какой оттенок придают косые лучи верхушкам ситхинских елей, это, пожалуйста, увольте!

Поэтому Маверик искренне растерялся, обнаружив, что думает о таких непрактичных вещах. Поражается тому, какой сегодня необычайно яркий закат, как по-особенному выглядит лес, который начинается прямо за деревянным забором пиццерии, через сорок километров огибает его родной Эрроу, а затем тянется далеко-далеко, до самой горы Эрелей.

Возможно, это она на него так влияет? Она ведь такая… Маверик нахмурился. По круглому добродушному лицу пробежала тень, а большие голубые глаза перестали мечтательно созерцать изумительно-багряное небо и обратились к коробке передач. Нет, так нельзя. Даже если это и ее влияние, нельзя ему поддаваться. Всегда и во всем нужно оставаться самим собой, иначе то, чего так сильно желаешь, никогда не станет правильным, настоящим. Маверик всегда гордился своим здравым отношением к жизни, а сейчас, выходит, превращается в романтичного мямлю? Так дело не пойдет. Человек всегда должен оставаться верен своим принципам и самому себе, даже если на него давят самые сильные обстоятельства. Пусть порой настолько сильные, насколько и приятные. Иначе ничего не выйдет.

И в следующую минуту Маверик выкинул из головы все отрешенно-сентиментальные мысли так же, как выкидывал из нее и то, что Том каждый вечер делал ему скидку. Он забывал об этом почти сразу, но не из-за того, что был неблагодарным, а просто потому, что не любил задумываться. Девиз его отца – не слишком задумывайся, а делай что-то, и будет тебе счастье.

И Маверик Далтон был счастлив, насколько возможно быть счастливым человеку, работающему курьером в скромной юридической конторе и имеющему вечно депрессивную, вечно недовольную мать и чересчур активную бабушку, упорно не желавшую покидать Риттервей и каждый раз попадавшую в нелепые, а порой и опасные ситуации. Собственно, из-за нее Маверик и не остался работать в Эрроу, который отделяла от необъятного Риттервея широкая полоса леса. Каждый вечер он возвращался домой и каждый вечер около восьми покупал ужин в пиццерии Тома, потому что мать никогда ничего не готовила. Она была всегда больна и не любила покидать свою комнату, хотя чем болела, ни Маверик, ни его отец понятия не имели. Тем не менее, болезнь являлась установленным фактом, а они – «бесчувственными негодяями», когда робко заикались о еде. Маверик очень жалел папу, крупного жизнерадостного мужчину, как две капли воды похожего на него самого, поэтому и возвращался всегда домой, чтобы накормить его ужином и выслушать смешные рассказы о ребятах со стройки за кружкой прохладного пива.

Вспомнив задорный блеск в глазах родителя и лихо, совсем не по моде, подкрученные усы, Маверик улыбнулся. Покачав головой, завел мотор. Отец, наверное, уже дома, и, наверное, жутко голоден. Да и пицца остывает, а он сидит тут и неизвестно о чем думает. Пора домой.

Маверик вывернул руль и тронулся с места. Он медленно сдавал назад и все время смотрел на дорогу, поэтому невольно вздрогнул, когда слева на него упала тень, и почти сразу же раздался легкий стук по корпусу машины.