В последнее лето

В последнее лето

- Так что вы, Константин Федорович, скажете о женском вопросе?.. 

Отмытое дочиста после ночного шторма небо сияло, искристые блики на воде резали глаза, и Софья отворачивалась, заслоняясь от солнца ажурным парасолем: она только что приехала из Петербурга и вовсе не хотела ходить с облупленным красным носиком, как многие приезжие с севера - тем более на виду у Константина Федоровича.

Он шел рядом, поигрывая тростью. Голову он иногда склонял набок, рассматривая какую-нибудь любопытную чайку, и тогда Софья любовалась его волосами цвета темного золота, античными чертами его лица, его статной фигурой. 

- Неужели, Софья Ивановна, у вас нет предмета поинтереснее? Это все так пошло и скучно и давно обговорено…

Софья замолчала - уязвленная. 

Почему он считает женский вопрос пошлым? Может ли он не уважать женщин как класс?.. Он знается с социалистами и даже с этими шумными, вечно кричащими большевиками - это так, и по пятницам собирает кружок “сочувствующих делу революции в России”. Но она никогда бы не заподозрила в старом друге семьи такое небрежение вопросами важными и существенными - по крайней мере, для нее.

Или… Или ему неинтересно с ней? Она ведь еще гимназистка, на последнем курсе - это так. И поклонники есть - хоть Гриша Вишневский, хоть Лёвушка Астахов, хоть этот смешной Жан-Батист из Марселя! Что же сердце ни одному из них не отзывается, а этому, лысеющему слегка мужчине в сером льняном костюме - и открыться готово!.. 

Нет в жизни ни справедливости, ни счастья! 

Сестра дала бы совет, Аленька понимала, что такое душевная мука, она знала терзания любви, она бы смогла услышать! Но она уехала в Европу, и сейчас, может, осматривает древние императорские дворцы в Риме, ест мороженое в кафе и смеётся… 

- Софья Ивановна, вы девушка очаровательная, но чего вы хотите? Вас ваша жизнь - устраивает?

- Да что же не так, по-вашему, с моей жизнью?.. 

Константин Федорович вдруг остановился, хрустнули под каблуками обломки ракушек. Его глаза - светлые, тоже словно отмытые штормом души - слегка насмешливо глядели на нее.

- С кайзером будет война. А может, и революция будет. А вы…

Он замялся, не находясь со словами и Софья очень ясно поняла, что никогда, никогда Загорский ее не полюбит, потому что она - девчонка. 

Вдали терялись синеватые очертания ялтинского берега и гор, и мимо, в прозрачном свете, шли дамы в светлых платьях и мужчины в льняных костюмах, и Софье немедленно же захотелось вернуться к матери в пансионат и сказать, что им нужно поехать в Пятигорск или куда-нибудь ещё на воды, только подальше от этого несносного человека! 

- А царь разве допустит это, чтобы кайзер?.. - сказала она зачем-то, хотя ее не интересовал ни царь, ни война. 

Загорский хмыкнул иронически. И вдруг оживился: 

- О, взгляните, это не ваша сестра нам машет рукой? Вон в той черной машине! Мне казалось, она собиралась в Италию.

Софья посмотрела в ту сторону, куда он указал: и действительно, Аленька в новом  узком костюме в полоску, в широкой шляпе, весело махала им из автомобиля, за рулем которого сидел какой-то местный джигит. 

- Сонечка! Константин! Мы собрались в синематограф! Составите нам компанию?

Константин Федорович подошел, поклонился, поцеловал Аленьке руку, завел какой-то глупейший разговор - и Софья окончательно поняла, что он не намерен больше “возиться с ребенком”, как выражалась сестра. Ревность вспыхнула резко и остро, и все вдруг заныло, заболело, солнце сделалось нестерпимо ярким, а шум и смех - нестерпимо громким. 

Она резко и быстро зашагала прочь. Мир вокруг мерк, выцветал, стирался. 

* * *

За окном слоился предрассветный туман, и мысли как этот густой молочный туман - неповоротливы и тяжелы. 

Софья всматривалась в прозрачные очертания кипарисов, вдыхала сладкий влажный морской ветерок, что шевелил лениво тонкий тюль. Весь вечер она провела в комнате, не вышла к ужину и отказалась от пары приглашений знакомых, сказавшись больной. ей хотелось тишины и покоя, но ни того, ни другого в душе не было. Она бралась за роман - и бросала, бралась за вышивание, за эскизы - и все было не то. 

- Дружочек, а ты чего же это, почему не спишь? Я увидела свет у тебя в окне. Читаешь? - дверь тихо распахнулась, и в проём заглянула Аленька - в сиреневом шифоне, дышащая степной полынью, ночным туманом, сладким вином, парижскими духами. Она вошла без приглашения, сняла широкую шляпу и присела на краешек Софьиной постели.

- Жду тебя вот, - Софья постаралась придать голосу твёрдость и непреклонность. 

- Ну что же ты, я - вот она, я никуда не пропала! Мы поехали в ресторан, потом кататься, потом… - тихо рассмеялась сестра. Она пьяна своим счастьем, своей молодостью и красотой, пьяна вином, и Софья поняла - не получится с ней сейчас никакого разговора.

- А я говорила, что это платье от Пуаре? - Аленька разгладила шифон и ленты. - Ждала полгода! И тебе непременно такое закажем, да, дружочек? 

- Скажи. Ты его любишь?

- Кого? Пуаре? - Аленька удивилась как будто искренно, подняла изумленно тонкую бровку.