В придонном слое

Глава 1

Выслушав меня, узбек насупился. Повисла пауза. Глядя в глубину горизонта, он стал медленно снимать свои строительные перчатки. Сосредоточенно, театрально, не моргая, палец за пальцем. Выражение его лица не менялось, и я невольно подумал, уж не хочет ли он вызвать меня на дуэль? Я всплеснул руками и продолжил:

– Ты меня слышишь? Тимур! Ты хоть понимаешь, чем это сулит? Никто уже не вспомнит старого. Перепишешь и всё: достаток, Ташкент, свобода. Калым заплатишь. Новый дом поставишь. А?

– Ёк! – неожиданно внятно ответил он побелевшими губами.

Перчатки упали на мешки с цементом. Качнулся знойный воздух. Потом ещё раз, и я увидел, как небо перевернулось в его глазах. Увидел, как он пожалел о своём выборе.

Поднялся он почти сразу и, хромая, побежал к лифту. Мне показалось, что слёзы блестели у него на щеках. Слёзы ярости и бессилия. Он не знал, что делать, не знал, что ответить. Руки, пытавшиеся захлопнуть замок подъёмной люльки, заметно тряслись. Где-то далеко под ногами шипела хищной змеёю московская улица. Загородные пейзажи утопали в лучах утомлённого светила. Вместе с солнцем воздух тоже казался уставшим и каким-то пустым, и каким-то чужим, как будто я дышал им без разрешения. Не надышишься, одним словом. И в эти секунды я почувствовал на себе разочарованный взгляд Вселенной. «Эх», – вздохнул космос.

– Это моя книга! Моя, моя, моя! – прокричал Тимур без акцента и нажал кнопку движения вниз. Вниз, на родину, в безнадёжную Азию, в которой он никогда не мог найти себе места.

Севaстьян Протопопов

«Железный хромец»

* * *

«Чёрным днищем огромного ледокола над Европой нависло Позднее Средневековье. Услышал плохую рифму? Вероятно, лёд дал уже первые трещины. Ещё пара месяцев и ледокол окончательно сядет на мель. Из пробитых топливных баков смрадной струёй хлынет высокооктановая горючая жижа драгоценнее золота и смертельнее цианида. Мало кто, один, наверное, из нескольких тысяч, устоит зачерпнуть из неё бокал-другой в качестве хотя бы таких дивидендов. Не зря же мы столько лет терпели друг друга. Не зря сообща созидали стены нового храма. И из общедоступной струи каждый будет торопливо черпать и черпать свою лёгкую смерть, пока не нашёлся какой-нибудь сумасшедший и не поднёс к ней горящую зажигалку, и не превратил безболезненный, затянувшийся праздник заката цивилизации в агонию».

Перечитав несколько раз это письмо, Фёдор Ильич остался доволен. Даже закурил, забыв, что он бросил. Страшно, непонятно, загадочно. Про плохую рифму смешно. Кресло вращалось по часовой стрелке, и в его голове оформлялся ответ.

«Хорошо, – написал Фёдор Ильич, – так хорошо, что у меня появилось необъяснимое желание в слове «агония» исправить букву «а» на букву «о». Шутка!» И он нажал кнопку «отправить». Сам же продолжил писать дальше: «Хорошо, но не актуально. Разве кому-то нужны сейчас экологические пророчества? Вчерашний день. А думать и писать надо о ближайшем завтрашнем! Так же с волнением и поэтическим ужасом, с животным страхом, с переоценкой угрозы и её последствий. Уверен, у вас получится. Садитесь сей же час и так же по-экклезиастски, но на злобу дня! Дайте нам пару дополнительных кубиков адреналина. В долгу не останемся.

P.S.

А вот про ледокол больше не надо. Я, конечно, изменю сам, хотя бы на авианосец, но на будущее учтите: европейцы имеют очень смутное представление о том, что это за зверь – ледокол».

Ещё раз кнопка «отправить», и кресло завращалось против часовой стрелки. На третьем витке краем глаза Фёдор Ильич заметил, как на экране пульсирует строчка «Новое письмо». С готовностью он отстранился от спинки кресла и протянул руку к компьютеру. Навёл курсор на нужную строку, вскрыл её и поднял брови от удивления. Письмо пришло на электронный адрес, которым Фёдор Ильич не пользовался уже лет шесть после того, как решительно покончил с академической карьерой преподавателя в педуниверситете. Только привычка называть себя по имени и отчеству осталась с ним с тех странных времён. Фамилия отправителя Слежанков казалась знакомой, но только и всего. «Авторы на этот ящик писать не могут. Кто же это?» – думал Фёдор Ильич. Письмо открылось после прикосновения указательного пальца.

«Здорова, Глазунов! Давно не виделись. Шифруешься? Неделю не могу тебя найти. И это с моими связями! Не очень рассчитываю на то, что ты сейчас читаешь это письмо, но других концов у меня не осталось. Телефоны меняешь, по месту прописки не живёшь. Бабы нет… Ты зачем с Таней развёлся? Бес в ребро? Эту электронную почту я нашёл в твоей визитке, которую ты на двадцатилетие выпуска оставил Надьке Соколовой)

Ладно. Если письмо дошло до тебя, ответь. Очень надо!!! Твой Слежанков Семён. Жду».

И наконец прозвучавшее имя отправителя освежило память Фёдора Ильича и сдуло пыль с фамилии знакомой, но не более. Он вспомнил широкую спину своего одноклассника. Они стояли рядом на уроках физкультуры, и при команде «направо» он упирался в неё взглядом. Лицо помнил смутно. Что-то такое с хитрецой. Усы раньше всех начал брить. После армии поступил в высшую школу КГБ СССР, а закончил Академию ФСБ РФ. Фёдор Ильич почесал переносицу, и руки потянулись к клавиатуре.

«Здорова, если не шутишь! Чем могу?»