В теле злейших врагов

Глава 1

В тот день я осознала многое.

Сидя на полу в окружении осыпавшейся штукатурки и бетонных стен, размышляя о поступках, я поняла, что нужно изменить правила игры. Не все те друзья, что такими зовутся. Лишь преданные остаются рядом.

В соседней камере по правую сторону сидел мужчина и громко разговаривал с охранником о своей несбывшейся мечте. По левую — свидетель Иеговы, расскаивающийся в грехах. На скамейке, напротив моей камеры, с плачущим ребенком на руках рыдала тетка. И только я сидела тихо, опустив голову в колени. Рядом с камерой прошла женщина в полицейской форме.

— Скоро мы и твоих дружков изловим. — Она ухмыльнулась и размеренным шагом обошла помещение, размахивая дубинкой.

— Они мне больше не дружки.

— Не первый день на вас охотимся, — продолжала, расхаживая взад-вперед.

— Старушка Роза давно на вас, хулиганов, жалуется. Говорит: всю вишню обворовали, цветы потоптали, а она их, между прочим, для мужа на могилу растила. Негодяи! Совести у вас нет!

От этого мне стало еще тоскливее.

— А ну, ты, — она несколько раз ударила дубинкой по решеткам, — прекрати кричать. Нет здесь твоего Бога, и никто тебя не простит, кроме тебя самого.

Иегова стих, и ребенок, кажется, тоже замолчал. И лучше бы шум возобновился, потому что в тишине совесть слушать в разы тяжелее.
Озноб пробирал до костей. Зарыться носом в кофту не получилось — она насквозь пропиталась сыростью. Но снять ее я не решилась. Если забуду — никогда себе не прощу.

— А такая девочка хорошая была, — вновь парировала женщина, остановившись у моей камеры. Я подняла на нее глаза и уловила беспокойство на пухлом лице. — И семья была замечательная, и брата твоего жалко. Всем отделением оплакивали.

Я почувствовала, как к щекам прилил жар. Так хотелось сказать спасибо, но мешал ком в горле. Понимаю, что если сейчас начну говорить, то заплачу, и поток бесконечных слез сможет остановить только голос Джо Дассена.

— Людка, — позвал ее из соседнего зала парень, — прекрати языком чесать. За ребенком пришли. Отдай ее и заводи туда алкаша. Он мне уже рюмку предлагает. А ты знаешь, что я бросил.

— Ладно!

Выдохнув, тяжелыми шагами Людка направилась к моей камере, открыла ржавым ключом замок и под какофонию скрипа бросила:

— Выметайся. И бандюгам своим передай, что в следующий раз не отделаются.

Свежий цветочный запах ударил в лицо, стоило мне выйти на улицу. Больше всего на свете я боялась увидеть Его. Я знала, что он никогда не станет делить «хорошо» на «плохо». Все выслушает, но никому не скажет. Все выслушает, но никогда не осудит. Наверно, поэтому наша дружба длится так долго.

Но еще одной причиной служила его выдержка. Я часто любила прятаться в гараже брата, и никто не знал, где я нахожусь. Заползала внутрь через единственное небольшое отверстие скрытое фанерой и лежала там, глядя на звезды. Только в гараже можно было не бояться осуждений, ведь все считали, что смотреть на звезды — глупо. Но что-то пленило меня в ночном небе, напрямую касаясь сердца. Мне нравилось думать, что можно было бы скрыться здесь навсегда, и никто меня не смог бы найти. Кроме Макса, конечно.

Было бы неплохо исчезнуть. Тогда все смогли бы спокойно выдохнуть, особенно Макс. Я для него обуза. Хотя он часто отрицал это и спрашивал, откуда в моей голове столько чуши.

Но мне было страшно признаться, что эту «чушь» мне вбили Другие. Он бы не понял. Он — Правильный. А Другие всегда были обузой для Правильных. И, откровенно говоря, он даже вел себя как Правильный. А я нет. Поэтому ему приходилось мириться с этим.

В гараже меня часто одолевали мысли об исчезновении. Макс всегда расстраивался, поэтому я перестала говорить ему о таких вещах. Но мечтать мне никто не запрещал.

Он никогда не показывал свое беспокойство, но я прекрасно видела, как хмурились его брови, как он поднимал взгляд на звезды и о чем-то думал. Поначалу мне казалось, что он такой же, как и я, и думал о таких же вещах, просто никогда не озвучивал ничего такого.

Брат всегда повторял нам, что мы особенные. Невозможно абсолютно всем быть одинаковыми. Каждый имел что-то неповторимое, свою отличительную черту. У меня, например, был вздернутый нос и обильное количество веснушек. А у Макса его четыре пальца на правой руке и изогнутые книзу внешние уголки глаз.

Смерть оставила в моем сердце глубокую рану. Макс всегда поддерживал меня и говорил, что это такой период, и его нужно переждать. Но я сомневаюсь, что период мог длиться так долго.
Макс ждал меня у выхода, прислонившись о фонарный столб. Я виновато поплелась в его сторону, ожидая поддерживающего взгляда.

— Давай пять! — как всегда поздоровалась я, но он просто обернулся и пошел в сторону нашего двора.

— Ну и что на этот раз? — наконец, спросил он, когда мы вышли на главную улицу.

— Ничего особенного.

— Ты зашла слишком далеко. — Неожиданно поучительным тоном стал ругать меня. В этот момент я почувствовала себя виноватой во всех преступлениях мира. На секунду пришлось даже остановиться, и теперь я отставала на шаг. А он продолжал идти размеренно, и только правая рука покачивалась в такт шагов. — Тебе не стоит больше общаться с Другими.

За решеткой я морально подготовилась к прочтению лекции о моем поведении — и не важно, от кого бы я услышала это. По правде, я даже не знала, что Макс в курсе всего, и очень удивилась, когда увидела его рядом с участком. Но подсознание подсказывало, что именно он должен отругать меня, как маленького котенка. Наверное, когда дружишь с кем-то на протяжении долгих лет, между вами выстраивается мостик доверия.



Отредактировано: 03.05.2017