Вальс Зеркал

Вальс Зеркал. Пролог

Жизнь и смерть – две сестры. А расплавленное время меж ними течет горячей лавой.

Тогда он был для нас всем. Был нашей надеждой. Ему прочили большое будущее. Но он предал нас. И да направь меня, Удача! – пусть слепящий сгусток света янтарным сиянием ударит Принцу Утра в глаза. И заплачут его образа кровавыми слезами. Алая кровь начнет капать из нарисованных глаз!

Он был юн и не ведал, что натворил. Не знал, что надобно миру, а последнему было необходимо, чтобы он поставил в тот день либо по камню на весы, либо убрал оба. Но ему было чуждо равновесие. А народы, разочаровавшись в Свете, обратились за помощью и защитой к Тьме. И за это ему нет прощения!

ПРОЛОГ

ПРОВОДЫ УШЕДШЕЙ ЭПОХИ

– Эррр... Рэ.

– Гхэ, – попытался повторить мальчик.

– Уже неплохо, Аарон, – потрепала его по голове сидящая рядом женщина. – Довольно на сегодня. Беги к девочкам.

У стола сидела женщина в сине-зеленом платье с узким глубоким вырезом и широким воротником. Ее длинные волосы и пышная челка цвета вороного крыла при свете горящих подсвечников в темной комнате напоминали тот ореол, что окружает пламя свечи, а глаза за стеклами пенсне, которые ей, казалось, совершенно не требовались, были той пронзительной травизны, какой обладают леса гор Лайенне безоблачным летним днем.

Мюриэль. Дева Тысячи Роз. Наследная принцесса темных эльфов Эокраилда.

Аарон улыбнулся, смешно подвигав острыми кончиками ушек, спрыгнул со стула и побежал к дверям. Высокородная эльфийка, неторопливо подведя пальцы под подбородок и склонившись вперед, стала наблюдать, как мальчик, открыв покрытую барельефом дверь (при этом он едва не сшиб пожилого гувернера, который не успевал открыть перед ним эту самую пресловутую дверь), подбежал к двум сверстницам, играющим на огромном ковре.

В открывшейся комнате проглядывались картины, статуи нагих женщин, люстры, сверкающие хрусталем, мебель и колонны украшала искусная резьба и позолота. Горели благовонные курильницы, благо придворные казначеи не поскупились на ароматические снадобья. На огромной кровати, откинувшись на мягкие подушки, взрослые племянницы Мюриэль потягивали через тростинки охлажденный сок. Гувернантка, сидящая напротив, редко взмахивала опахалом из укороченных павлиньих перьев.

Завидев Аарона, девочки бросили плести венок, встретив его радостными детскими возгласами, и когда он уселся рядом, принялись играть в ладушки.

В открытое окно позади подул ветер. Вот еще один порыв, сильнее прежних, захрустел сухими листьями на полу, приподнял и спутал лоскуты диковинных шпалер.

Мюриэль со вздохом вернулась к работе. Взгляд новой правительницы пал на все так же покоящиеся на столе перья, чернильницу, бумагу, пресс-папье, воск и печати; после скользнул по комнатным растениям (принцесса собственноручно поливала столь любимые женщине монстеры и фикусы), потом дальше – по каминной саже, по извести белых стен и остановился на виднеющемся с балкона Лунном Саде.

Некое беспокойство терзало ее. Терзало и не давало покоя. Что-то, связанное с ее, Мюриэль, будущим правлением. Неизвестность дергала сознание, как натянутая нить, вырывающая расшатанный зуб. Нет, положительно так невозможно работать!

Вопреки убеждениям, что не пристало венценосной особе доверяться своим страхам, принцесса встала и проследовала на балкон. Пока она одна, женщина могла расставить по местам события последних дней. Она могла быть слабой.

О чашки билась вода, спадая с крыш хихикающими ручейками. Снаружи все померкло, поникло, промокло под дождем. Лениво разливалось мутно-желтое, лимонное сияние рассвета, придавая небу цвет снятого молока.

Мюриэль невольно улыбнулась.

Обычно затянутый луной сад напомнил ей картинки из детства. О том, как она, пробегая по оранжереям, срывала по нескольку юных побегов белых примул – блики их дрожали на чуть распахнутых весной бутонах, а пыльца в чашечках светилась. Или о том, как она, будучи еще совсем ребенком, мчалась по зеркальным залам, и, впервые увидев свое отражение, смотревшее на нее с десятков, даже сотен вращавшихся плоскостей, гротескно искажавших ее облик, боролась с головокружением, которое вызывало в ней этот безумный танец зеркал.

Ах, то счастливое детство! У принцессы не было тех забот, что возлегли на ее плечи сейчас. После смерти дяди, короля Мэлэддора Эокраилдского, известного женоненавистника, она осталась единственной наследницей. Да и не наследницей даже – бастардом, жалкой тенью его наследия. Спрашивается: как править страной, поголовно оплакивающей прежнего правителя? Править, сидя на кургане из черепов казненных, – только не это, благодарю покорно!

Хотя, конечно, думали так далеко не все. И у сего правителя были свои ошибки. Стоит вспомнить лишь потери, нанесенные чумой менее ста лет назад и бездействие короля, не желавшего применять эльфийскую магию для искоренения ненастья, – одно это порождало среди жителей Эокраилда почву для восстаний.

«И тем не менее, своей смертью он так напугал моих леди, что они лишились половины своего и без того скудного ума», – отметила про себя Мюриэль.

Испугалась и принцесса, ведь рассматривали ее как новую правительницу едва ли не всей городской знатью. Многие из эокраилдских интеллигентов примыкали к различным кружкам и оценивали события через призму их доктрин. В итоге, после череды заявлений алчных владык о том, что завтра же они переезжают в королевские покои и устанавливают свой сюзерен, высший свет Эокраилда сошелся во мнении, что выгодней поддержать их соперника в борьбе за трон. Понимай: Мюриэль.