Василиск и волшебница

Василиск и волшебница

Дом ста­рой Во­хи сто­ял на ок­ра­ине се­ла, ка­са­ясь ска­том кры­ши ело­вых ве­ток. По­косив­ша­яся хи­жина выг­ля­дела неп­ри­вет­ли­во и мрач­но под стать сво­ей хо­зяй­ке: го­вори­ли, Во­ха бы­ла одер­жи­ма зо­лотом пу­ще вся­кой страс­ти и да­же по­хити­ла яй­цо ва­силис­ка, что­бы вы­лупив­ший­ся змей отыс­ки­вал для нее зо­лото и се­реб­ро. Ва­силис­ка, впро­чем, ник­то ни­ког­да не ви­дел. Кайо, сель­ский куз­нец, ког­да бы­вал пь­ян, ут­вер­ждал, что слы­шит, как ста­рая Во­ха зо­вет сво­его пи­том­ца. «Ла­де, ла­де, вый­ди ко мне», – зва­ла кол­дунья, и вско­ре ва­силиск стал из­вестен в ок­ру­ге как ла­де Ха­ор­те, зо­лото­нос­ная жи­ла.

Ник­то так и не уз­нал, при­носил ли зме­еныш ведь­ме что она хо­тела, а че­рез два ме­сяца маль­чиш­ки, сос­тя­за­ясь в храб­рости, заг­ля­нули в ок­но ее до­ма и уви­дели, что ста­рая Во­ха ле­жит на по­лу мер­твая. Они рас­ска­зали об этом ро­дите­лям, и еще до по­луд­ня все в де­рев­не бы­ли уве­рены, что ста­руха слу­чай­но взгля­нула на сво­его лю­бим­ца – и па­ла за­мер­тво. Дом ее сож­гли в тот же ве­чер, что­бы не пус­тить даль­ше по­рога злую си­лу, по­селив­шу­юся в нем со смертью кол­дуньи. По­ка хи­жина го­рела, жда­ли, что ва­силиск по­кинет ее, спа­са­ясь от ог­ня, но из пла­мени так ник­то и не по­казал­ся. Зме­еныш ли­бо сго­рел вмес­те с до­мом, ли­бо по­кинул хо­зяй­ку еще рань­ше.

Поч­ти ме­сяц пос­ле это­го по ули­це и в ле­су хо­дили с опас­кой, про­щупы­вая пал­ка­ми зем­лю, но вре­мя шло, а от Ха­ор­те не бы­ло ни слу­ху ни ду­ху. Так о нем и за­были.

… В де­сят­ке верст от се­ла, в од­ном из са­мых неп­ро­ходи­мых угол­ков лес­ной ча­щи жил че­ловек. Был он не­молод, но и не то что­бы стар, а здо­ровья в нем хва­тило бы, что­бы за­валить бы­ка. Зва­ли это­го че­лове­ка Сат­рий Ха­дош. Две­над­цать лет на­зад, скрыв­шись здесь от люд­ско­го гла­за, он собс­твен­ны­ми ру­ками пос­та­вил дом и об­нес его за­бором из креп­ких бре­вен. Жи­лище его на­ходи­лось так глу­боко в ле­су, что ник­то из се­ла не заб­ре­дал сю­да, а да­же ес­ли за­ходил слу­чай­но, все од­но не ви­дел Ха­доше­вой усадь­бы. Ча­ща скры­вала ее пу­ще ту­мана: де­ревья, об­сту­пив­шие дом, бы­ли ему са­мой проч­ной и са­мой на­деж­ной за­щитой. За мно­го лет ник­то из де­ревен­ских так и не до­гадал­ся, что в ле­су, по­мимо зверья, оби­та­ет че­ловек. А Ха­дош и ра­довал­ся это­му: нев­мо­готу ему бы­ло ка­зать­ся лю­дям с тех пор, как он по зло­му на­вету за­рубил кра­сави­цу-же­ну. С то­го дня не­выно­сим для не­го сде­лал­ся че­лове­чес­кий го­лос, и как ни про­сил князь Да­ри­уш сво­его вер­но­го ви­тязя ос­тать­ся, Ха­дош не внял его уго­ворам. Ве­щей, ко­торые он взял с со­бой, все­го и бы­ло, что охот­ни­чий нож, то­пор и за­гово­рен­ное копье, пок­ры­тое вол­шебны­ми узо­рами. Это копье дос­та­лось Ха­дошу от де­да, а то­му – от его де­да, и не один враг уже пал, по­ражен­ный его ос­три­ем. Си­ла копья бы­ла та­кова, что ес­ли оно не уби­вало про­тив­ни­ка, то пог­ру­жало его в глу­бокий сон, как толь­ко вон­за­лось в плоть, и спя­щего не­воз­можно бы­ло раз­бу­дить, не из­влек­ши на­конеч­ни­ка из ра­ны. На по­ле бра­ни оно не раз спа­сало жизнь Ха­доше­ву де­ду, и не­ради­вый внук на­де­ял­ся, что так же вер­но ору­жие пос­лу­жит и ему.

И копье слу­жило вот уже двад­цать лет, а ру­ка не зна­ла про­маха. Вся­кий враг, будь то че­ловек, лось или ди­кий ка­бан, ва­лил­ся за­мер­тво от его уда­ра, и не бы­ло у Ха­доша то­вари­ща бо­лее вер­но­го, чем это ста­рин­ное, за­кален­ное в кро­ви ору­жие.

Нын­че копью пред­сто­яло вновь по­нес­ти неп­ростую служ­бу. С вес­ны близ Ха­доше­ва жи­лища при­нял­ся бро­дить ог­ромный бу­рый мед­ведь, ло­мая за­рос­ли ореш­ни­ка и уг­ро­жа­юще ре­вя, слов­но про­воз­гла­шая се­бя хо­зя­ином здеш­них мест. Мед­ведь был в два ра­за круп­нее Ха­доша и так сви­реп, что да­же пти­цы, чуя его приб­ли­жение, за­мол­ка­ли. Ка­залось, это­го гос­по­дина ле­са че­лове­ку не одо­леть, но Ха­дош при­вык от­во­евы­вать свой угол у ди­ких зве­рей, по­это­му, как со­шел снег, на­чал го­товить­ся к бит­ве.

В один из пер­вых дней на­рож­да­юще­гося ле­та вер­ные то­вари­щи: нож, то­пор и копье – бы­ли на­точе­ны до кин­жаль­ной ос­тро­ты, а сам Ха­дош по­лон ре­шимос­ти рас­пра­вить­ся со зве­рем, взду­мав­шим со­пер­ни­чать с ним за угодье.

Мед­ведь при­ходил из нег­лу­бокой лож­би­ны на юге: Ха­дош по­лагал, что там на­ходи­лась его бер­ло­га, хо­тя ни ра­зу не ви­дел, что­бы зверь за­бирал­ся в нее. Се­год­ня он, не осо­бен­но та­ясь, шел по нап­равле­нию к ло­щине, с но­жом и то­пором за по­ясом, с копь­ем в ру­ке – ис­тинный хо­зя­ин здеш­них мест, ров­ня бу­рому бо­гаты­рю. Чем бли­же, од­на­ко, Ха­дош под­хо­дил к ло­щине, тем тре­вож­нее ста­нови­лось у не­го на сер­дце, слов­но ка­кая-то си­ла тя­нула его прочь от нег­лу­боко­го ов­ра­га. Не же­лая под­да­вать­ся стра­ху, он про­дол­жил путь и дос­тиг се­вер­но­го скло­на преж­де, чем сол­нце под­ня­лось в зе­нит. Ос­та­новив­шись близ вы­сокой лис­твен­ни­цы, Ха­дош прис­ло­нил­ся к ство­лу и ог­ля­дел ло­щину, пы­та­ясь отыс­кать вра­га. Сол­нце за­лива­ло по­логие ска­ты ов­ра­га зо­лотым све­том, пря­ный за­пах ран­не­го ле­та сто­ял в воз­ду­хе, и вся эта бла­годат­ная тишь, ра­ду­юща­яся теп­ло­му дню, ка­залась не­ес­тес­твен­но мол­ча­ливой и зло­вещей. Буд­то не­яс­ное тем­ное вол­шебс­тво за­та­илось в свер­ка­ющей ло­щине, от­равляя ее сво­им ды­хани­ем.

На ка­кое-то вре­мя Ха­дош за­был о мед­ве­де и по­тому очень уди­вил­ся, ус­лы­шав уг­ро­жа­ющий рев. Вслед за ре­вом раз­дался гром­кий треск сучь­ев, и, ло­мая мо­гучи­ми ла­пами кры­жов­ник, на юж­ный склон ов­ра­га выб­рался лес­ной царь. За­видев на про­тиво­полож­ном скло­не Ха­доша, мед­ведь из­дал ярос­тный рык и по­шел на вра­га с не­от­вра­тимостью та­рана. Ха­дош при­нял бо­евую стой­ку и выс­та­вил впе­ред ос­трие копья, на­мере­ва­ясь прон­зить мед­ве­дя, как толь­ко тот бро­сит­ся на не­го. Воз­можно, их бит­ва и окон­чи­лась бы по­бедой че­лове­ка, ес­ли бы зло­вещая слу­чай­ность не по­меша­ла им схва­тить­ся. На пол­сотни ша­гов ни­же то­го мес­та, где сто­ял Ха­дош, в тра­ве пос­лы­шал­ся шо­рох. По­качи­ва­ясь, из за­рос­лей репья и по­дорож­ни­ка под­ня­лась го­лова круп­ной чер­но-фи­оле­товой змеи. Мор­да ее бы­ла об­ра­щена к мед­ве­дю, и по­тому Ха­дош ви­дел толь­ко три вы­рос­та на го­лове с на­тяну­той меж­ду ни­ми че­шуй­ча­той пе­репон­кой. Мед­ведь, за­мед­лив свое не­умо­лимое приб­ли­жение, бро­сил взгляд на змею – и по­валил­ся на­земь, не из­дав ни зву­ка. Сно­ва шо­рох – и зме­иная го­лова скры­лась под ло­пухом, буд­то ис­пу­гав­шись па­дения боль­шо­го жи­вот­но­го.

Ха­дош в мгно­вение ока спря­тал­ся за лис­твен­ни­цу, до по­беле­ния паль­цев стис­ки­вая копье. Не в си­лах по­верить в то, че­му стал сви­дете­лем, он вновь и вновь вос­кре­шал в па­мяти очер­та­ния ди­ковин­ной тва­ри. Ха­дош мог пок­лясть­ся, что ни­ког­да не ви­дел ни­чего по­доб­но­го на­яву, но в бес­ти­ари­ях встре­чал су­щес­тво, по­хожее на змею, увен­чанную ко­роной. Три че­шуй­ча­тых вы­рос­та с на­тяну­той меж­ду ни­ми пе­репон­кой – ве­нец зме­ино­го ца­ря. Взгляд ва­силис­ка по­читал­ся смер­тель­ным для вся­кого, кто его встре­тит, и Ха­дош ус­пел по­радо­вать­ся, что змей, вы­пол­зший пос­мотреть, что про­ис­хо­дит, не обер­нулся к не­му.

Он сто­ял за де­ревом еще дол­го, прис­лу­шива­ясь к зву­кам, до­носив­шимся из ло­щины. Не­кото­рое вре­мя бы­ло ти­хо, за­тем раз­дался шо­рох, зас­та­вив­ший Ха­доша по­доб­рать­ся, – но, оче­вид­но, раз­бу­жен­ный змей уда­лял­ся от не­го прочь: звук ста­новил­ся все сла­бее, по­ка, на­конец, не за­тих вов­се.

Пе­реве­дя дух, Ха­дош ос­то­рож­но выг­ля­нул из сво­его ук­ры­тия: мед­ведь ле­жал там же, где и рух­нул, – ва­силис­ку по­доб­ная до­быча бы­ла еще не по раз­ме­ру. Змею, по­хоже, не ис­полни­лось и го­да: Ха­дош пом­нил ри­сунок из бес­ти­ария, где ва­силиск в де­сяток ко­лец об­ви­вал ко­лон­ну ве­личес­твен­но­го двор­ца. Повс­тре­чав­ший­ся ему де­теныш убил мед­ве­дя слу­чай­но, по­тому как прог­ло­тить не мог. Оче­вид­но, раз­бу­жен­ный, он по­полз охо­тить­ся, и хо­рошо бы Ха­дошу уб­рать­ся из ло­щины рань­ше, чем змей вер­нется. По­дой­дя к по­вер­женно­му ца­рю ле­са, Ха­дош взял его за пе­ред­ние ла­пы и взва­лил на пле­чи. Мер­твый зверь был так тя­жел, что зас­та­вил че­лове­ка ед­ва не по­полам сог­нуть­ся под его ве­сом. Од­на­ко и Ха­дош не жа­ловал­ся на здо­ровье. Мед­ленно и ос­то­рож­но, час­то ос­та­нав­ли­ва­ясь и прис­лу­шива­ясь, он под­нялся по се­вер­но­му скло­ну ов­ра­га и дви­нул­ся к сво­ему жи­лищу.

Так и стал Ха­дош с той по­ры сле­дить за сво­им зло­вещим со­седом. Каж­дые нес­коль­ко дней он на­вещал ов­раг, ста­ра­ясь про­из­во­дить как мож­но мень­ше шу­ма. Он на­тирал ру­ки и ли­цо грязью и со­ком волчь­ей яго­ды, что­бы ва­силиск не учу­ял его, а учу­яв, не при­нял бы за жи­вот­ное. Од­на­ко боль­шую часть вре­мени змей, по­хоже, спал или грел­ся на сол­нце­пеке, не по­казы­ва­ясь на гла­за. Ло­щина, в ко­торой он по­селил­ся, про­пита­лась злы­ми ча­рами нас­толь­ко, что лес­ные оби­тате­ли – от ог­ромных до са­мых ма­лень­ких – об­хо­дили ов­раг сто­роной. Впро­чем, бы­ли и те, кто не слу­шал­ся го­лоса ос­то­рож­ности и сту­пал на склон ов­ра­га. Од­нажды Ха­дош на­шел на скло­не мер­тво­го вол­ка, а в дру­гой раз – двух веп­рей и бе­ремен­ную ва­жен­ку.

Че­рез год, од­на­ко, ва­силиск пе­рес­тал ус­ту­пать ему дар­мо­вую дичь. Змей вы­рос нас­толь­ко, что мог це­ликом прог­ло­тить не­боль­шо­го ка­бана, и Ха­дош, ед­ва за­видев сре­ди тра­вы блес­тя­щие чер­ные коль­ца, спе­шил уб­рать­ся от его леж­би­ща. Еще че­рез два го­да ва­силиск прев­ра­тил­ся в нас­то­ящее чу­дови­ще, по­хожее на то, что на­рисо­вал не­из­вес­тный при­родо­вед в сво­ем бес­ти­арии. Те­перь Ха­дошу ка­залось, что его зна­комец мог не толь­ко об­вить гра­нит­ную ко­лон­ну, но и рас­кро­шить ее в сво­их мо­гучих коль­цах. Ког­да змей вы­ходил на охо­ту, все жи­вое от ма­ла до ве­лика та­илось в но­рах или мча­лось во весь опор. За­мол­ка­ли пти­цы и на­секо­мые, да­же де­ревья, ка­залось, пе­рес­та­вали шу­меть. Ког­да во­царя­лась ти­шина, Ха­дош по­нимал, что ва­силиск от­пра­вил­ся за до­бычей. Ког­да лес сно­ва ожи­вал, это зна­чило, что змей вер­нулся в ло­щину и вновь пог­ру­зил­ся в дре­му.

Зи­ма обыч­но бы­вала спо­кой­ной по­рой, да­ром что го­лод­ной: ос­ты­вая и пок­ры­ва­ясь сне­гом, буд­то ог­ромная гря­да суг­ро­бов, ва­силиск пог­ру­жал­ся в глу­бокий сон и отог­ре­вал­ся толь­ко вес­ной, про­буж­да­ясь вмес­те с ле­сом. В ту вес­ну, ког­да снег на­чал ста­ивать, Ха­дош за­метил, что вен­це­вид­ный гре­бень на го­лове змея из­ме­нил цвет: кон­чи­ки ши­пов и кай­ма пе­репон­ки по­лыха­ли баг­рянцем. Но­вый хо­зя­ин ле­са взрос­лел, и все тес­нее ста­нови­лось ему в уз­кой ло­щине. Еще нес­коль­ко дней ва­силиск ле­жал не ше­велясь, по­ка снег схо­дил с его ог­ромно­го те­ла, поз­во­ляя сол­нцу ра­зог­реть и на­пол­нить си­лой не­под­вижные коль­ца. А за­тем по­кинул ло­щину и дви­нул­ся на по­ис­ки но­вого ли ло­гова, пер­вой ли до­бычи.

Чу­дови­ще бы­ло те­перь так гро­мад­но, что за­метить его от­сутс­твие или при­сутс­твие не сос­тавля­ло тру­да. Так и Ха­дош, по­дой­дя по при­выч­ке к ло­щине, не уви­дел там змея, но уви­дел глу­бокий след во влаж­ной зем­ле, ос­тавлен­ный ис­по­лин­ским ту­ловом. Не­обыч­ным в этом сле­де бы­ло то, что вел он не на се­вер­ный склон ло­щины и не на юж­ный, а в ши­рокое мес­то ов­ра­га, где поч­ти от­весно об­ры­вал­ся по­рос­ший ле­сом от­кос. Лю­бому жи­вот­но­му бы­ло бы не под си­лу взоб­рать­ся на вы­сокий бе­рег, но прок­ля­тый змей, оче­вид­но, дос­тиг то­го раз­ме­ра, ко­торый поз­во­лил ему до­тянуть­ся до вер­ши­ны и под­нять­ся на нее. И бы­ло это пло­хо, очень пло­хо, по­тому как путь этот вел к де­рев­не, рас­по­ложен­ной за ле­сом. Ес­ли ва­силиск на­падет на де­рев­ню, Ха­дош не прос­тит се­бе, что не убил его де­тены­шем, ког­да бы­ла воз­можность.

Пе­рех­ва­тив пок­репче копье, Ха­дош пом­чался в об­ход об­ры­ва, про­дира­ясь сквозь неп­ро­лаз­ную ча­щу. Этот путь ва­силиск обыч­но не из­би­рал, осо­бен­но ког­да вы­рос нас­толь­ко, что пе­реп­ле­тен­ные, из­ло­ман­ные бу­рями ство­лы ста­ли ме­шать ему. Дви­гал­ся Ха­дош дол­го: ка­залось, змей ус­пе­ет нес­коль­ко раз доб­рать­ся до де­рев­ни и сож­рать мес­тных жи­телей, по­ка воз­мездие до­берет­ся до не­го. Ког­да он вновь отыс­кал зло­вещий след, сол­нце уже под­ня­лось вы­ше дре­вес­ных крон. То и де­ло, сле­дуя за ва­силис­ком, Ха­дош на­тыкал­ся на мер­твых жи­вот­ных, не в доб­рый час выб­равших­ся из зим­них ук­ры­тий. Но судь­ба, оче­вид­но, бла­гово­лила сме­лому че­лове­ку: ког­да в ле­су во­царил­ся теп­лый пол­день, он все же на­шел что ис­кал.

Ха­дош вы­шел на не­широ­кую по­ляну, с че­тырех сто­рон ок­ру­жен­ную бе­реза­ми. Пос­ре­ди по­ляны, слов­но врос­ший в зем­лю ис­по­лин, рос ог­ромный дуб. Де­вять чу­довищ­ных ко­лец об­ви­вали его: спря­тав го­лову в кро­не, слов­но что-то или ко­го-то там вы­ис­ки­вая, ва­силиск не ви­дел Ха­доша – но Ха­дош, мо­лясь про се­бя Не­бес­но­му От­цу, ви­дел ва­силис­ка.

Мо­лит­ва при­дала ему сил: вый­дя из-за сте­ны де­ревь­ев, он вы­соко под­нял копье и пот­ряс им, из­дав гром­кий бо­евой клич. Змей, от­вле­чен­ный от сво­их по­ис­ков, вы­сунул го­лову из кро­ны и уг­ро­жа­юще за­шипел, пы­та­ясь отог­нать Ха­доша. Но тот не со­бирал­ся ухо­дить. Не под­ни­мая глаз, он по­бежал к ду­бу, за­нося копье для уда­ра. Рас­те­рян­ный ва­силиск уже не ус­пел бы раз­вернуть все свои коль­ца и сбе­жать, да, вер­но, и не пред­по­лагал, что от та­кого мел­ко­го су­щес­тва нуж­но спа­сать­ся бегс­твом.

Как ни был Ха­дош си­лен и ло­вок, как ни бы­ло мо­гущес­твен­но за­чаро­ван­ное копье, все же и ему нуж­но бы­ло це­лить­ся. Ва­силиск за­шипел сно­ва, и Ха­дош, под­няв гла­за, уви­дел над со­бой ши­роко рас­пахну­тую пасть с уз­ки­ми блес­тя­щими клы­ками, и раз­дво­ен­ный язык, и тру­боч­ку ды­хатель­но­го гор­ла, и влаж­ное чер­но-ро­зовое нё­бо. Соб­рав все си­лы, он мет­нул копье в эту пасть – преж­де, чем ва­силиск ус­пел ее зах­лопнуть, – и, ка­залось, про­жил всю жизнь ра­ди то­го, что­бы уви­деть, как за­тяги­ва­ют­ся мут­ной плен­кой сви­репые зо­лотые гла­за.