Вавилина ночь

1

…Потоки воды сбивали с ног. Мокрая одежда противно липла к телу, частые дождевые капли казались тяжёлой сырой стеной. Петруха тёр глаза, моргал, отплёвывался.

Серая пелена скрыла улицу. Очертания высоток сливались с прохудившимся небом. Петруха брёл наугад по колено в воде, обхватив себя руками.

Кто-то звал его. Слов было не разобрать, но Петруха отчётливо понимал, что кто-то раз за разом выкрикивал его имя. Голос был женский.

Стремительное течение норовило сбить с ног и казалось, что он снова на марш-броске преодолевает в брод мелкую, но широкую горную реку. Вот-вот матернётся сержант Лопатин, подгоняя отстающих.

Что-то резко вклинилось в дробную какофонию ливня: глухой механический рокот и почти сразу вспышка двух ярких огней, размытая мириадами капель.

– Прямо транспорт! – предупреждая невидимых сослуживцев, Петруха сгруппировался и упал, подняв тучу брызг. Перекатился на бок, избегая столкновения, протёр глаза, огляделся.

Мимо прогрохотала потрёпанная ГАЗель: искорёженный кузов прогнил, лобовое стекло разбито, на месте фар пустые проёмы (что там могло светиться?!). Петрухе померещилось, что за рулём сидит ветвистое сухое дерево.

Что-то несильно ударило в грудь. Атакованный дождём город исчез; пропало и загадочное авто; всё поглотила темнота, перемежаемая яркими росчерками…

Петруха не сразу осознал, что видел сон. Он лежал на полу, через открытую форточку комнату наполнял дребезжащий рёв автомобильного двигателя. Пенсионер с первого этажа снова ни свет ни заря ковырялся в своей восьмёрке.

В душе лилась вода. Петруха потёр виски. События прошлой ночи ускользали также, как ускользнул недавний сон: ночной клуб; громкая музыка; тёплая водка; накрашенная девица у барной стойки; танец, близость её тела и запах пота, смешанный с ароматом духов.

Рывок сзади, окрик. Улица. Ветер в лицо. Удар, нырок под руку, ответный удар, затем ещё. Оппонент пытается встать, зажимает разбитый нос. Тёлка висит у Петрухи на плече, куда-то тащит, смеётся. Избитый мужик гнусаво матерится.

В ванной перестало журчать. Дверь приоткрылась, разрезав коридор полосой света. Послышались влажные шлепки, и в спальню вошла незнакомая деваха, замотанная в махровое полотенце. Петруха силился вспомнить её имя и не смог.

– А ты чё, – она остановилась на пороге, разглядывая сидящего на полу Петруху.

Лишь сейчас до него дошло, что он голый. Сев на кровать, Петруха набросил на бёдра простынь:

– Закурить дай.

Деваха прошла к окну, оставляя после себя мокрые следы, взяла с подоконника сигареты и зажигалку, вернулась, протянула Петрухе.

Ухоженный ноготок, игриво пробежался по накаченному плечу:

– Может, ещё разок?

Вспомнились жаркое дыхание и ритмичные движения.

– О-ооо… – тонкие горячие пальчики скользнули ниже.

Петруха глянул на прикроватный столик, ища пепельницу и поморщился, увидев, что она стоит на портрете Лены.

– В чём дело, котик?

Петруха отстранился.

Деваха проследила за его взглядом.

– Мамочка твоя? – в голосе слышалось ехидство. – А ночью ты посамостоятельней был. Ну же, ведь и я…

Завершить фразу ей не позволила звонкая пощёчина.

Девица охнула, прижала руки к лицу. Из разбитой губы текла кровяная струйка.

– Пошла вон!

– Каз-зёл! Да я…

В этот раз Петруха не бил: хватило взгляда.

– Отвернись!

Петруха не спорил. Он курил, стряхивая пепел на простыни, и глядел, как за окном тощий старик склонился у раскрытого капота. И не спится ж с утра.

За спиной шуршала одежда. Каблучки процокали к выходу. Из прихожей донеслось:

– Плоскодонка она у тебя! Да и сам ты…

Хлопнула дверь. Сработал замок.

Петруха снял пепельницу, вернул портрет на место, лёг и закрыл глаза. Завтра приезжает Евген. Перед командировкой надо выспаться. И навестить Лену.

***

Жара стала привычной. Круглый медяк солнца висел посреди безоблачного неба и Евген по телефону шутил, что погода идеальна для бомбардировки. В магазинах было недостать минералки, мороженного и пива.

На загородном кладбище пировали слепни. Петруха то и дело хлопал себя по спине. У Лены появилась соседка: с фотографии на кресте глядела улыбчивая женщина средних лет.

Петруха недавно справил памятник, обновил оградку. Полтора года прошло, а он всё думал о ней, как о живой. Вот и сейчас не мог отделаться от мысли, что снова изменил любимой.

Пристроив среди цветов пару зелёных яблок (Лена ела их тоннами, а Петруха терпеть не мог), он попрощался и двинул назад, к машине.

Их с Евгеном ждала командировка в столицу, за чёрным Хаммером. С автосалоном всё договорено, заказчик серьезный и деньги божеские. Аванс за перегон тачки получен и вроде всё на мази, но на душе паршиво.