Вечность выходного дня

Вечность выходного дня

Life's not about waiting for the storm to pass... it's about learning to dance in the rain.[1]

Вивиан Грин

У каждого горя свой запах. Старость пахнет мочой, нафталином и пылью. Болезнь – остывающей землей и гнилыми яблоками, нищета – фанерной трухой и дешевым стиральным порошком, безысходность – водочным перегаром и просроченной килькой. От меня пахнет мочой, нафталином, антисептиком, потом и разогретой обшивкой сидений «Газели». Болезнью, старостью, безысходностью и километрами городских улиц. Я – фельдшер скорой помощи. Я знаю, что от жизни до смерти всего несколько шагов, которые измеряются секундами. Что покой бывает двух видов: приемный и вечный.

«Бригада Смирновой, 187 машина, Смирнова, поехали!»

94 года, сердце. 7 минут в пути. Старенькая пятиэтажка, деревянные лестницы, в квартире запах мочи, рассыпающейся мебели, огуречного рассола и совсем слабый – валерьянки. Болезнь, старость и одиночество. Последний – особенно сильный.

Хозяйка – сухая скрюченная старуха на инвалидной коляске, сидит, завалившись на одну сторону, прикрыв глаза, как очень уставшая птица.

- Где болит, бабуль?

- Сердце… В левое ребро… - голос надрывный, как скрип половиц.

- На вдохе усиливается?

- Да…

- Это не сердце, бабуль, продуло вас. «Кеторолак» ей, Маш. В больницу поедем?

- Это куда?

- на Мирную.

- Далеко… Я обратно не доберусь.

- А родственники?

- Дочь родила год назад и съехала – ни слуху, ни духу, трубки не берет… Сиделка раз в день приходит… За укольчик спасибо…

- Вот здесь распишитесь, пожалуйста.

- Вы какие-то дерганые. А я люблю людей тихих. Но все равно, спасибо. Хоть поговорить… - Уставшая птица снова прикрыла глаза.

- Вот с…ки! – уже на улице высказывается фельдшер. Водитель молча курит возле машины.

Кардиобольной, 74 года.

- Молодежь сегодня шалит, - неодобрительно замечает водитель.

Частный дом, недостройка. Встречает дочь. Здесь уже не пахнет одиночеством и потерянностью, здесь каждый кому-то нужен. Боль есть, тревога, беспокойство. И дети. Да, здесь живут дети.

«Плохо, температура, сердце, болит нога». Глюкоза 7,7, фибрилляция предсердий, бледность, изъязвление левой конечности. Минуту фельдшер растерянно смотрит на больную, перебирая диагнозы, пока не находит ответ:

- Она же сейчас тромбанет!

И мы летим по встречке под завывание сирены, легковушки шарахаются в сторону, кто-то гневно сигналит. Я подпрыгиваю в трясущемся салоне, придерживаясь рукой за носилки, смотрю в окно на пролетающие мимо многоэтажки, время от времени бросая взгляды на больную. Я несу ответственность за человека, ни жизнь, ни смерть которого мне не подчиняются, и, тем не менее, каждый раз принимаю решения, которые могут спасти, могут убить, но чаще оставляют все как есть.

- Нет тут никакого тромба. Диабетическая стопа.

«Бригада свободна. Решение. Возвращение».

- Оксан, я поесть-то успею?

- Попробуй.

Я пью чай из пакетика с ароматизатором клубники, представляя, как на Центральной без перерыва звонят телефоны. Диспетчер снимает трубку, передает вызов на подстанцию. Селектор шипит как обостренный астматик «Смирнова, поехали!»

- Вызов уличный, остановка в сторону Самарки. Что у нас с укладкой?

- Катетеров нет.

- Совсем?

- Да.

На остановке пустой троллейбус, пожилая леди и кондукторша предбальзаковского возраста.

- Я в троллейбус, а они… Вытолкнули, и в ребре что-то хрустнуло.

- Поедем в больничку, бабуль?

- Это куда?

- В клиники.

- А поближе нельзя?

- Нельзя, дежурный стационар.

Загружаю бабку в салон, от души хлопая дверью. Потом, когда мне выпадет счастье ехать на иномарке, испуганный водитель перекрестится и выдаст хрестоматийное «это вам не Жигули».

Стоим в пробке на шоссе, бабка высказывается на тему «завезли в какую-то жопу, и как отсюда добираться, денег-то на такси не дадут». На светофоре подгребает к себе сумку и уверенно дергает ручку двери.

- Пойду я, моя остановочка. – С переднего сиденья разухабистое фельдшерское: «п…уй, бабка!».

- Стойте, вы куда! – чувствую себя одиноким адекватом в этом дурдоме на колесах, - нельзя так! Я что потом скажу, когда спросят, куда пациентку дели? «Вышла на перекрестке?»

В клиниках приемник забит под завязку, сижу напротив кабинета хирурга, печально созерцая нескладную фигуру преподавателя и решая извечную этическую дилемму «поздороваться или не заметить».

- Машка, ты как тут? – одногруппник.

- Работаю.

- Приемник?

- Скоряк.

В глазах – уважение и настороженность, как при общении с душевнобольным.

«Статус – бригада свободна. Решение. Возвращение».  На полдороге вызов. «Задыхается. Пневмония? Бронх. астма?»

Дед, худой как узник Освенцима, свистит и похрипывает, как электрический чайник. «У него вроде онкология, а может и нет, ждем очереди на МРТ». Электроды кардиографа не держатся на остро выступающих ребрах, с трудом записываю кардиограмму – норма. Дыхание в нижних отделах легких не прослушивается. Гемоторакс? Ателектаз? Оксана набирает старшего врача.

- Гидроторакс и в дежурную терапию.

- У них даже пульмонологии нет!

- Везите.

- Маш, кислород.

В приемном покое врач психует, размахивая перед носом фельдшера кардиограммой за отсутствием более подходящего случаю рентгеновского снимка.