Ведьма и Охотница

Ведьма и Охотница

Она свернула с шоссе в сторону единственного уцелевшего здания, спящего в объятиях тумана.

Было неуютно. И зябко. По земле тут и там в темноте блестели натянутые лески и битые половинки бутылок, горлышками вниз. Идеальная западня с тем расчетом, что, споткнувшись, человек выбивал себе глаз и пробивал мозги. Ну, это в теории. Все эти нововведения появились слишком поздно: репутация района уже разошлась настолько, что даже пришлые не желали подходить к убежищу, оставив неприветливую землю в покое.

Чем ближе она подходила к панельной пятиэтажке, тем гуще был слабо светившийся в ночи ртутный туман, а воздух с каждым шагом становился теплей, и ей пришлось расстегнуть плащ и рубашку.

Послышались шепотки - в тумане мелькали неясные фигуры, и где-то вдалеке кричали потревоженные птицы. Она не обращала на это внимания, будучи уже привыкшей. Она шла по заученной дороге к облезшему подъезду, освещая себе фонариком дорогу.

Они начинались уже на лестнице – каменные статуи, замершие в испуганных и замученных позах. У кого одежда была еще в более-менее приличном виде, у кого – уже достаточно потрепанная глобальными событиями последних лет. У многих рты были распахнуты в беззвучном крике, и, если подойти достаточно близко и иметь стоматологическое образование из былой жизни, можно было изучить зубы, которые выпирали своей эмалью из каменных дёсен. Чем выше она поднималась, тем больше их было.

Она дошла до четвертого этажа и свернула в коридор. Здесь лица у большинства статуй были разбиты: в них кидались чем под руку попадалось уже после того, как они окаменели.

Её цель была впереди. Дверь в однокомнатную квартиру была не просто распахнута, а чудом держалась на верхней петле. У окна напротив не было стёкол, а рядом печальным привидением парила старая занавеска.

Мебель внутри была очень старой. Даже не времён Советского Союза, а откуда-то из царской России, если не ещё раньше. Всё такое массивное, тёмное и деревянное, пускай и запорошенное пылью. Люстра громадная, обои пастельные, пускай и от влаги облезлые. Мать бы сказала «выглядит богато». Отца бы больше привлекли книги за чайным сервизом в шкафу. Её лицо отразилось в стеклянной дверце: оно походило на выброшенную на берег обточенную бледную гальку. Над крупными глазами нависали ершистые брови, а в левом ухе гроздью висели серьги.

Она завернула в альков, где находилось спальное место. Пол здесь был устлан полиэтиленом и пустыми консервами, оставшимися после прошлых визитов. На закиданной одеялами кровати лежала тощая фигура, чья грудь мерно вздымалась.

Она подошла ближе, скинула рюкзак, присела на постель и достала крекеры и пару банок кильки в томате. Из дупла одеял за ней следили раскосые черные глаза. Она отсалютовала пальцами у виска.

- Уходи, - сказали ей из кокона. Но она продолжила выкладывать на пыльные простыни еду. Фигура с усилием села.

Это была уже немолодая женщина в изношенном домашнем халате, который едва скрывал её выступающие кости. У неё были тяжёлые черты лица, по которым пробежала подавленная волна недовольства. Если бы она встала, её песчаные волосы смогли бы достать до пола. Женщина была слаба, но запавшие глаза опасно сверкали.

- Ты меня боишься, - сказала женщина. Она была Ведьмой.

Гостья хохотнула.

- Фобией к суповым наборам не страдаю.

- Зачем ты приходишь, Охотница?

Гостья сперва промолчала, но всё же ответила.

- Напоминаю себе, что я здесь не одна.

- Не слишком благородно.

- Вот поэтому я и «Охотница», а не «Рыцарь». Лишнее благородство вредно для здоровья.

Ведьма пнула ногой пустую банку, но Охотница предпочла прикинуться дурочкой, её пальцы в кармане перебирали кольца изоленты на рукоятке охотничьего ножа. Здесь убивали людей. Статуи у двери могли быть ворами и убийцами, но могли быть и простыми прохожими, беженцами, жаждущими найти укрытия от того, что открылось для всех, кто не послушался приказов об эвакуации. Или же не захотел убежать. Как она, Охотница. Как Ведьма, к которой она приходила уже, ни много ни мало, два года.

Охотница решилась сказать то, ради чего сегодня пришла.

- На улицах в последнее время всё больше и больше странностей, они идут с востока. Я хочу попробовать уйти из города, - затем она поддалась порыву. – Присоединишься?

- Мне хорошо одной, - ответила Ведьма. – И без суицидальных затей.

- Ты сойдешь с ума.

«Если уже не сошла» Охотница не стала добавлять.

- А тебя сожрут. Переварят и выплюнут, будешь вместе с псами бегать.

При воспоминании о покрытых белесым желейным коконом безумных собаках, из которых лезли пузатые черные черви, лицо само скривилось. Но она решила пошутить.

- А ты дашь мне для спасения волшебный гребешок, чтобы я перекинула его через плечо при погоне и позади меня растянулась бездонная река?

Её не удостоили ответом. Ожидаемо. Охотница положила на край кровати записку на обрывке альбомного листа.

- Здесь мой адрес. Приходи. Я ухожу завтра, с наступлением темноты.

Ведьма промолчала. Охотница не стала её убеждать, а просто встала и направилась к двери, ускорив шаг у разбитых статуй. С каждым шагом прочь от дома становилось холодней. Выйдя из удушающего тумана на свежий воздух, она часто задышала. Мороз вынудил её запахнуть плащ и надеть запиханные в карман шерстяную шапку с перчатками. Она запрокинула голову и выпустила в морозный воздух клубы пара. В Москве после конца света была зима и уставший январь. Где-то вдалеке слабо лаяли собаки. Облака были красными.

Она сверилась с часами – у неё оставалось немного времени до того, как должно было светать, и она поспешила прочь. Прошла через проход под Алтуфьевским шоссе, перешла трамвайные рельсы, обошла брошенную машину, перелезла через забор, окружавший элитный торговый центр. Она шла во дворы новостроек и прошла мимо пристройки, которая когда-то была магазином. Её каждый сантиметр был покрыт белым мхом. Здание выше тяготилось гигантским древесным грибом, облепившим его добрую половину. В этом доме, как и в других, горели, как раньше, огни, только в квартирах теперь никого не было, а заходить внутрь было чревато.