Ведьмино озеро

1. Настя

В доме тётки с утра шумно. Готовимся к юбилею её мужа Степана Фёдоровича. Две её невестки хихикают на кухне, нарезая многочисленные салаты, а я вяло вожу по ковру пылесосом, заглушая смех его шумом. Они не любят меня. Почти не общаются, считая странной. Да, я для них странная, потому что не могу смеяться над их идиотскими шуточками, обсуждать соседей, платья коллег и чужих любовников.

После смерти мужа и ребёнка вот уже пару лет я чувствую себя оторванной от нормальности. Я вижу этот мир и всё, что в нём происходит, словно через какую-то призму. Всё исказилось до неузнаваемости. То, над чем раньше я бы смеялась до одури, теперь не вызывает даже улыбки. Всё стало серым. Покрылось пеплом. Как будто моя жизнь попала в проснувшийся вулкан и он просто смёл меня, стёр всё хорошее, что было, оставив одни тлеющие кости. И тупую боль.

— Настя, что ты елозишь на одном месте? Проснись уже! — крик тётки выводит меня из глубокой задумчивости.

Я вздрагиваю, приходя в себя, и нажимаю на кнопку, чтобы выключить пылесос.

— Тёть Тань, всё, я закончила?

Тётка, Татьяна Ивановна, не скрывая своего отношения ко мне, закатывает глаза и фыркает. Для своих пятидесяти пяти лет она выглядит роскошно — тяжёлая чёрная коса, пышная грудь, осиная талия, крепкие бёдра и красивое стервозное лицо. Её внешность непрозрачно намекает на азиатские корни, но по документам она считается чисто русской. Вот только строит она своих невесток, ну и меня заодно, как казахская свекровь. Мы у неё пашем, как рабыни на плантациях. Сидение без дела больше пяти минут карается осуждающим взглядом и злым недовольным шипением. А ещё… она может и ударить.

Но, несмотря на её жесткость и требовательность, я благодарна Татьяне за то, что она не бросила меня в трудный момент моей жизни. В то время меня некому было поддержать — моя мама скончалась от рака, когда мне только исполнилось девятнадцать, а отец являлся для меня фигурой неизвестной. Муж и дочь были единственными, с кем я Гибель моего мужа и дочери просто снесла меня с ног. Я забила на работу (а работала я учителем русского и литературы в престижном лицее) и очень быстро потеряла своё тёплое место. Забила на долг по ипотеке и потеряла нашу двухкомнатную квартиру в новостройке. Забила на свою внешность и здоровье и в двадцать семь лет выглядела, как тень. Потом попала в больницу. Да не в простую, а психоневрологическую. За попытку самоубийства.

Да, мне до жути хотелось освободиться тогда. От мыслей, от кошмарных снов, от голоса мужа и дочери, что звали меня с собой. В какой-то миг я поддалась на их зов и подошла к мосту через нашу местную реку. Свесилась с перил… Попытка не увенчалась успехом. Кто-то заметил, перехватил, вызвал скорую.

А потом появилась Татьяна Ивановна. Вытащила меня из ПНД, привезла к себе в посёлок городского типа и закрыла в своём особняке.

— Работай и забудь эту дурь, Настя! — В первый же день она заставила меня драить весь её дом, а это, на минуточку, два этажа по пять комнат на каждом, с широкой лестницей и тремя ванными. — Я не позволяю тебе помирать! Ты молодая, красивая баба и поставила на себе крест! Марина бы не поняла этого!

Марина — это моя мама и её старшая сестра. И да, она бы не поняла и отхлестала меня по щекам, узнав, что я пыталась покончить с собой.

С тех пор я живу у Татьяны. Её муж, Степан Фёдорович, бывает тут наездами, он работает в краевой столице на какой-то важной должности и мы с ним нечасто пересекаемся. Гораздо чаще я вижусь со своими двоюродными братьями Алексом и Ванькой и их стервозными жёнушками. Иногда мне кажется, что братья специально выбрали в жёны таких неприятных женщин — чтобы чувствовать себя так же неспокойно, как с матерью. Привыкли они к «каблуку» с младенчества. И не уехали из своего посёлка, хотя всю жизнь мечтали об этом. А всё потому что — «мама против».

— Я вас растила не для того, чтобы вы сбежали от меня за тридевять земель и там наслаждались жизнью. Вы теперь должны мне по гроб жизни! — так чаще всего начиналась её речь, когда кто-то из сыновей заводил речь об отъезде. — Или вы без зазрения совести бросите тут родную мать одну, бесстыжие?

Братья не спорили, и отодвигали свои мечты всё дальше. Но у них хотя бы была мечта. А у меня нет. Я чувствовала себя так, словно жила в дне сурка. Очень тусклом и однообразном. Тётка, конечно, пыталась меня растормошить. Вот, например, сегодня снова объявила о том, что я должна выглядеть, как девочка, и вместо своих чёрных тряпок натянуть красное платье, которое она мне недавно купила. И туфли на каблуке.

— Настя, — в очередной раз наставляла она, с недовольством наблюдая за тем, как я медленно сворачиваю шланг пылесоса. — Андрей хороший мужчина, я его знаю с детских лет! Хватит избегать его и строить из себя неприступную крепость. Два года прошло! Два! Ты женщина — здоровая, симпатичная, хоть и похудела до невозможности! Подкрась свои зелёные глазища, распусти волосы и перестань ходить привидением по моему дому! Завлеки, поговори с ним нормально, глядишь, и вновь станешь счастливой.

Старая песня о главном. Она говорит, а у меня внутри собирается противный, кислый ком. Два года прошло и это слишком мало для меня. Боль ещё здесь, прямо в сердце. Время не лечит, как бы ни обещали все вокруг. Не могу и не хочу ни с кем ничего начинать. И не буду. Но тётке этого не понять. Она упрямо хочет свести меня с сыном соседки и по совместительству её лучшей подружки. Я тоже знаю его с детства. И он мне никогда не нравился. Сейчас ему тридцать пять лет, в разводе, работает на нашей местной пилораме заместителем директора, да и выглядит внешне вроде ничего — крепко сбитый мужик с острым хищным взглядом прозрачно-серых глаз.

Но не нужен он мне и всё. Не лежит у меня к нему душа. Все наши встречи, подстроенные Татьяной Ивановной, заканчиваются одинаково — я сбегаю, как только он начинает тянуть ко мне свои наглые руки. Думает, что если моя тётка даёт добро, то ему всё можно. От этого он мне ещё более противен.