Веле Штылвед и Игорь Сокол: Прорыв, Нф-рассказ

Веле Штылвед и Игорь Сокол: Прорыв, Нф-рассказ

Отгремели сражения франко-прусской войны. Она была краткой и позорной для Франции - прусаки хозяйничали, как истые оккупанты: развязанные и наглые… Тех, кто ещё пытался оказывать сопротивление, в случае поемки, ожидала страшная участь: в лучшем случае - расстрел, в худшем - добивали штыками. Вдоль дорог лежали трупы в мундирах и в штатском. Их некому было подбирать: люди боялись мести захватчиков.
Небольшой отряд французских солдат, среди которых был 20-летний парень с кратким именем Ги, пытался пробиться из окружения. Внезапно им стало ясно, что пройти незамеченными не удастся. С одной стороны их слабо скрывал мелкорослый лесок, но с другой  была просторная поляна, на ней как раз расположились враги. Числом они явно превосходили отряд отважных французов.
Тот, кто обратился к рядовому Ги, явно был не уроженцем Парижа. В его голосе слышался особый акцент. Нельзя было не удержаться от вопроса:
- Вы  что бретонец?
- Кто я, это неважно, - прозвучало в ответ.  - Для вас, скажем так, я человек  не отсюда.  Главное для вас только то, что я умею отводить глаза этих злобных пришельцев из сопредельных земель, по вашему – неприятелей. Но всех вывести с этой поляны я не смогу. А пришел я, солдатик, собственно за тобой, так как ты один  многих достоин: потому что это ты прославишь французскую культуру.
- И чем же я её так прославлю? - Молодой солдат Ги был явно шокирован.
- Ты это сам ощутишь, когда будешь переходить через эту роковую поляну. Выбор я сделал свой не на удачу, а точно выбрал тебя. Поверь мне, я никогда попусту не трачу свои духовные силы на спасение одного единственного человека. Мой выбор всегда более чем продуктивен и глобален, оттого мне и встретился ты. Ведь именно ты и нужен Франции и этому миру!
- Напрягись солдат и вперед!
Ги дрогнул: глаза незнакомца бывшие до того зелеными, как у кота,  вдруг стали наливаться фиолетовым светом. Никогда ранее юный солдат не видел таких фиолетовых глаз. Может быть, это только ему казалось и было обыкновенной иллюзией, но таинственный незнакомец не оставлял времени на сомнения - шанс на прорыв через вражеский стан, охватившей всю цветочную поляну, был мизерным и во времени исчислялся секундами.
Они двигались словно наугад. Впереди стремительно шел незнакомец, а за ним юный солдат, который только и желал выжить в этой смертельной огненной западне. Вакуум пространства расторгался перед ними внезапно, и они проваливались в него, как неведомую фата моргану. Перед ними, где-то там в реальном злом измерении непрерывно рвались снаряды и трассировали вражеские пули, создавая сверхизбыточную массу горячих осколков. Каждую секунду один из осколков этой огненной массы мог прервать их поход, но этого не произошло.
Проклятые прусаки словно не замечали его и его трёх товарищей, удостоившихся того же права вместе с ним - избранным идти на прорыв, следуя шаг за шагом за внезапно явленным их походным верным проводником  через смерть, который всё время оказывался впереди их, и словно был неуязвимым для врага. Проходя сквозь пространство юноша в французской униформе внезапно ощутил, что это ему однажды суждено встать летописцем Парижа своего времени,  и что это он - Ги де Мопассан во множестве своих романов, и даже самых коротких новеллах сумеет описывать внешние события и движения человеческой души в минуты наивысшего счастья или испытания, а также исследовать мистическую природу Зла, и нередкую нелогичность и необъяснимость человеческих поступков. И в каждой своей  новелле делать точные зарисовки с натуры, чередуя сценки из жизни, колоритный образ мужчины или женщины, молодежи или стариков, бедняков или обитателей высшего света. И что он станет едва ли не самым великим писателем XIX века,  который постигнет все боли и страдания окрестного человечества, которое он схватит в метких емких зарисовках, конец самого его будет страшен…
Произведения Ги де Мопасана имели огромный успех, но чрезмерное умственное напряжение быстро подорвало его здоровье. Насмотревшись на слабости, бедствия и глупость людей, иронизируя над вечной и тщетной погоней за счастьем, он глубоко проникся сознанием человеческого ничтожества и посредственности, сторонился людей и окружал свою собственную жизнь таинственностью. Возможно. Что  именно там и являлся к нему за отчетом миляга Нган – извечный хранитель земного Человечества. И получал свою пожизненную информационную мзду, давая свое земному любимцу до последнего дня прирабатывать кубушку из франков и луидоров, число которых перед смертью достигло 60000 монет. По нынешнему курсу это было бы более тридцати миллионов евро.
Ги выжил и остался во французской литературе. Но ему годами открывалось в видениях, как его, бегущего по полю брани за неведомым бретонцем,  постоянно преследовали вражеские призывные трубы,  а где-то там, проходя сквозь плотный огонь врага, бежало за проводником четверо незамеченных врагами французских воинов, которые страстно  порывались в грядущее  - жить!
Там в  жизни вчерашний молодой солдат Ги, становился внешне салонным  аристократом с ажурной баронской гербовой фамилией де Мопассан, величайшим летописцем Парижа и Франции той эпохи.  Но все эти годы молодой Ги и его подельники выходили и выходили из окружения, пересекая огненный рубеж смерти, через который никто более пройти так и не смог…
Увы, самого юного солдата в конце жизни ожидало безумие, но до той поры ему были дарованы годы исканий и созидания, и, как итог, -  великие романы и грандиозная страсть… Так жизнь обрела ещё одного из своих великих литературных классиков, а смерть отпустила избранного Хранителем Человечества прежде обреченного воина из ада… Это был и выбор судьбы и его великая в том удача, которая и впредь сопутствовала французскому романисту, всегда опекая его невидимым Проведением, которым был тот самый давний таинственный незнакомец, который провел его через смерть. Теперь же ему было дано блестящее писательское дарование в искусном сопоставлении явлений обыденной жизни в качестве художника и хрониста.
Талант достигался терпением: Ги долго и внимательно рассматривать то, о чём собирался писать, находя в нём, словно по инопланетной инструкции, ст+ороны, никем не замеченные раньше.  За одиннадцать лет он создал до 16-ти томов сборников мелких повестей, похожих на развернутые репортажи. Оставим в стороне его талант романиста. Это была просто отдушина для Мопассана, который работал на звездного посланника Нгана со дня его спасенния во время франко-германской компании...
С 1884 г. за несколько лет до смерти великий Ги стал подвергаться причудливым нервным припадкам; по мере возрастания разочарованности и ипохондрии впадая в беспокойный идеализм, терзается потребностью найти ответ на то, что ускользает от чувств. Для себя Мопассан начинает провидеть трагическую развязку, так как в область неизведанного великие художники проникают, насилуя свою природу и истощая свой мыслительный аппарат.
«Все, кто погиб от размягчения мозга (Гейне, Боделэр, Бальзак, Мюссэ, Жуль де Гонкур) — разве не оттого они погибли, что усиленно старались повалить материальные стенки, в которые стиснут человеческий разум?». В декабре 1891-го года нервные припадки довели его до покушения на самоубийство; водворённый в лечебницу душевнобольных близ Пасси, Мопассан сначала возвращался к сознанию, но затем припадки буйства стали посещать больного все чаще, и прогрессивный паралич мозга свёл его в могилу... над которой в минуты прощания скорбил и Хранитель земного человечества Нган.