Верни мою дочь

Сабиров

Почему с Карины кроет так?
Когда мы жили вместе, я таких чувств не испытывал. Она рядом была, она была моей, и мне всего хватало. А теперь я точно с ума схожу, оказываясь с ней наедине, мне смотреть на нее больно, все внутри жжет.

Карина зыркает на меня своими огромными глазищами, и мне хочется пристрелить ее, чтобы избавиться от наваждения, хочется стряхнуть с себя ее пальцы, но еще сильнее — еще сильнее желание ею обладать. 

Я не с ней борюсь, я с собой сражаюсь, и даже отбитые костяшки не помогают трезво думать, когда она ползет ко мне, ползет, изгибаясь словно большая кошка. В движении нет нарочитой сексуальности, она сама по себе такая. Я вижу, как двигаются ее руки, как поднимаются и опускаются лопатки, покачиваются бедра, и как не закрывайся, Карина впечатывается в мои мысли каждым, мать ее, действием.

— Уйди, уйди, пока не стало поздно,ж — хриплю.

Моя уверенность в своих силах терпит испытания.

Как будто мне снова пять, и отец стягивает ремень с брюк. Я знаю, что будет сейчас, но не могу сопротивляться, не могу повлиять на исход. Все, что остается — терпеть, закусив губу, даже когда стальная пряжка вспарывает кожу на спине, оставляя уродские шрамы. Я не плакал тогда, и звука не издавал, губы сжевывал в мясо, пытаясь удержать любой звук, выдающий мою слабость.
А мать закрывала лицо руками, я видел, как мерцают ее глаза, смотревшие на меня сквозь пальцы. Но она так и не сдвинулась, чтобы меня защитить.

Тогда я поклялся — никто больше не сможет себя со мной так вести.
Я не буду слабым, не буду ни от кого зависеть. Я сам себе и воля, и сила. Диктовать мне условия никому не позволено — по крайней мере было так до тех пор, пока мне не позвонили с неизвестного, чтобы сказать о дочери.

Моя ахиллесова пята, Карина, дрянь, которая сейчас заставляет меня вывернуться шкурой наружу.

Верю ли я ей, что Лея моя дочь?

Скорее да, чем нет.
Я не верю ей во всем остальном. 

С барабанящим сердцем поднимаюсь на ноги, Карина все еще стоит на четвереньках, задрав голову, и так смотрит на меня, черт…

Как не должна. 

Я не железный, в конце концов. 

Наклоняюсь к ней, рывком поднимаю вверх, — она не весит ничего почти, легкая. Карина тянется ко мне, запрыгивает на руки, обвивает ногами, как лианами, — захочешь высвободиться из ее пут, не выйдет. 

— Ты пожалеешь, — предупредительный в воздух, но она делает вид, что не слышит меня и тянется губами.

Я со стоном отвечаю на ее поцелуй, ощущаю вкус крови и соли. Мы зубами стукаемся, я ожесточенно тараню ее рот своим языком, заставляя Карину стонать.
До кровати шагов десять, я на автомате их прохожу, оставляя вместо следов дорожку из ставших уже ненужными вещей.

— Ну и пусть пожалею, — хрипло выдает она, а у меня башню сносит нахрен.

— Блять, — больше ничего сказать не могу, я так ее хочу, аж трясет. Стаскиваю с нее белье, не контролируя собственную силу, она бедра поднимает, помогая мне. Джинсы колом стоят, член гудит от желания, все, о чем я сейчас могу думать — мокрая она или нет.

Сука, дрянь ты, Карина, что ты со мной делаешь?
Ведьма белокурая, сжечь бы тебя на костре, только сейчас я сам горю в адском пламени.

Наклоняюсь, нависая над ней на локтях, а она тянется ко мне, не давая надышаться, насмотреться. Ее соски, твердые, как горошины, по коже бегут мурашки.

— Тянешь, — хнычет почти капризно, и на прелюдии не остается ни времени, ни желания.
Я вхожу в нее резко, одним рывком, не жалея. Наполняю до упора, упираясь, так, что она кричит. Удерживаю за бедра, не позволяя сдвинуться с места. Следы останутся от пальцев, но мне похер. 

Ощущения от того, что я внутри нее, не описать словами. Кажется, все нервы оголены, все тело — искрит, еще чуть-чуть и взорвется. 

Но я не хочу быстро кончать, я хочу тянуть, растягивая грязное удовольствие, я хочу выбить из нее дух, то ли трахая, то ли наказывая. 

То что происходит между нами сейчас по меньшей мере странно; я не могу думать, сложно контролировать себя, особенно, когда Карина стонет и двигается навстречу, насаживаясь на глубину.

— Замри, — рычу, не давая перехватить инициативу. И так до хера активная, здесь я главный, здесь только я решаю, что и как будет между нами. 

— Не останавливайся, Сабиров, — я наклоняюсь, находя языком ее твердый сосок и слегка прикусываю, ощущая на языке солоноватый вкус ее тела. Карина вздрагивает, сдавливая своими мышцами член, который и без того пульсирует и пылает.

Я обхватываю ее щиколотки ладонями, раздвигая ноги в сторону, нахожу правильный ритм и начинаю вдалбливаться в ее тело.

 — Дрянь ты, а не принцесса,  — облизав высохшие губы, рычу с каждым движением, и кажется, только это помогает избавиться от боли, что творится внутри. На миг отступает все, оставляя за пределами сознания страхи и опасения, есть только я, Карина и ничего больше.

Вспомнив о предохранении, я успеваю на последних секундах, отодвигаю Карину от себя и кончаю бурно, обильно на ее плоский живот. Жидкость течет между пальцев, капая на ее светлую кожу, я провожу рукой по длине, ощущая, как эхо оргазма отдается внизу живота.

Только желание не становится меньше, ни капли. Я все так же хочу обладать этой маленькой дрянью, которая переворачивается на живот, даже не протираясь. Под светлыми кудрями — тонкая линия позвонков, я наматываю волосы на кулак, заставляя ее прогнуться.

Вид, что открывается передо мной, приводит меня в готовность меньше, чем за минуту. Я провожу ладонями по влажным ягодицам, касаюсь клитора пальцем, но не стремлюсь подарить ей удовольствие. Сегодня я до предела эгоистичная сука.

Я смачиваю головку слюной, прикладываю к промежности Карины, провожу несколько раз вверх-вниз. 

Она стонет, ерзает, пытаясь заставить меня двигаться быстрее, но я не собираюсь торопиться. Второй раз вхожу медленно, чтобы прочувствовать каждый миллиметр женского тела. Пальцами раздвигаю ягодицы, Карина ахает, упираясь щекой в простынь, звук выходит глухим и эротичным.