Верочка.

Верочка.

Однажды в молодости мне преподали урок достоинства и самоуважения.
...Вам может показаться, что в этой истории много патетики, но всё, что написано ниже - абсолютная правда. Ведь жизнь иногда оказывается более пафосной, чем самый изысканный роман.

Я не знаю, почему она тогда выбрала меня своим конфидентом.
Я - девятнадцатилетняя студентка пединститута, она - шестидесятилетний педагог. "Преподаватель старой школы", как тогда говорили. Интеллигентнейшая женщина.
Её блузки были с красивыми кружевными жабо, украшенные крупной брошью. Она никогда не повышала голос и опоздания на лекции считала моветоном.
Мебель у неё в гостиной была покрыта холщовыми чехлами, которые снимались только по праздникам. А муж, с которым они обращались друг другу исключительно по имени-отчеству, сидел, когда я их навещала, в отдельном кабинете за столом, покрытым зелёным сукном и писал книгу. О царской семье. А мы с хозяйкой ходили на цыпочках около двери иногда с почтением принося ему чай с закусками.
Мужа она любила. Это было видно. Мне он показался напыщенным и излишне самовлюблённым, но я понимала, что так он компенсирует свою незначительную должность и отсутствие достижений. Она, будучи при званиях и регалиях, любила его отчаянно: доставала ему редкие документы, исполняла все желания, несла любое угощение и дар из института ему и старалась не уронить его достоинство, восхваляя при любом удобном случае. Он не мог иметь детей, и она так и не родила, всю свою нежность тратя на него.

...В тот год в их семье случились сразу две... неприятности. Во-первых, у её мужа нашли агрессивную онкологию кишечника. Анна Васильевна молниеносно подняла все связи, и его положили в лучшую больницу города. Она же, перестроив график занятий, стала ежедневно носить ему лекарства и обеды.

И вот в один из приходов случилась вторая...неприятность. Когда, в очередной раз, Анна Васильевна попыталась пройти в отделение, её не пустили, объяснив: " У него уже есть посетители.." Она всё же, обратившись напрямую к заведующему -своему хорошему знакомому, прошла...

В палате рядом с мужем сидела женщина.

- Аннушка , - обратился ласково муж к жене, показывая на незнакомую посетительницу, - не обессудь, я понимаю, что умираю. Вот это - моя любимая женщина. Прошу, прими всё, как есть. И пусть она меня навещает, прошу тебя, не гони её. Потерпи, ради меня.

Оказалось, за написанием своих трактатов и регулярным посещением библиотеки, он завёл там роман. Давно. Звали её Верочка, было ей 45, и, ко всему прочему стыду, когда-то она была студенткой Анны Васильевны... Влюблённые встречались в библиотечных залах, впечатляя друг друга отлакированными рассказами о богатом личном внутреннем мире, пока их встречи не перетекли в Верочкину кровать.

Вот так это всё произошло. Анна Васильевна, бледная и шокированная, не могла ничего сказать. Она лишь пришла в институт и просидела все занятия, молча глядя в окно. Я помню тот день. День, когда я поняла, как можно кричать, не произнося ни звука. Глазами.

...Трагедия в том, что Верочка и Анна Васильевна стали встречаться в коридорах больницы, стараясь не пересекаться у постели умирающего. Попутно выяснилось много грязных подробностей: куда он девал премии Анны Васильевны, с кем ездил в их квартиру в другой город, кому отдал драгоценности жены... Каждый день приносил волну новой омерзительной информации.

Анна Васильевна не подавала вида, но страшно мучилась. Она достойно ухаживала за мужем, доставала ему лекарства, привозила лучших врачей, взяла кучу репетиторства и даже села за платное написание пары дипломных работ, чтобы добыть денег, которых стало катастрофически не хватать.
Верочка же была просто украшением. Она приходила в наряднейших платьях, благоухающая духами, производила фурор на всю мужскую палату, получала порцию комплиментов и упархивала, игнорируя Анну Васильевну, если встречала её в коридоре. Смотрела, улыбаясь, сквозь. Как будто человека нет.

Ситуация отравляла Анну Васильевну. Впервые в жизни она жаждала мести, разборок и общественного позора соперницы. Кроме физической измотанности, она неимоверно страдала морально и мучила сама себя.

- Я решилась, потому что дошла до предела, - твёрдо сказала она мне однажды, - сегодня я ей устрою. И мне абсолютно не важно, кто и что скажет.

И она ушла в больницу.

Я тряслась, как осиновый лист. Мне было страшно за карьеру Анны Васильевны, за шумиху и скандал, который, несомненно, последует. О женских разборках я знала не понаслышке - дикие базарные склоки я видела ещё в школе. И ещё тогда пообещала себе никогда, ни ради одного мужчины, не устраивать таких сцен - настоящий мужчина должен вопросы со своими дамами решать сам.
...Я ожидала увидеть её после "разборок" всклокоченной, возможно, в чём-то рваном... Картины в голове рисовали праведную битву.

Но Анна Васильевна пришла такой, какой уходила. Разве что на разрумянившемся лице играла джокондовская улыбка.
- Не состоялось? - спросила я, выдохнув.
- Нет, почему же. Состоялось, - она, сняв сапог, гордо выпрямилась, - и это было феерично... Вряд ли она вообще посмеет ещё раз туда прийти.
- Так что? Как?! - мучила я её, желая узнать подробности.
- Я дождалась её в холле, - стала рассказывать Анна Васильевна. - Там, где сидят врачи, больные и их родственники. Когда она зашла, я медленно подошла к ней и, насколько позволял такт, громко сказала: "Вера! Отныне ваше имя ассоциируется у меня только с одним словом - "вероломство". И удалилась.

Тут Анна Васильевна победоносно улыбнулась. Больше на эту тему мы с ней не разговаривали.
Позже мужа она забрала домой, выносила за ним калоприёмник, делала уколы, обмывала, массировала затекающие конечности - никто не знал об этом в институте, по ней ничего не было видно. Всё те же элегантные блузки, та же достойная сдержанность.
...Он почил в тепле, чистоте и уюте. Анна Васильевна долго держала его за руку, потом закрыв ему глаза, поцеловала в холодные губы.
Когда она его похоронила, то после заказала красивый памятник. На внутренней стороне могильной плиты она попросила изготовить надпись: "Спасибо за всё. Я никогда не забуду".
И после похорон больше никогда не бывала на его могиле.

Да... После этого меня мало кто так впечатлял.