Весёлые дела

Глава 1

Ник Баухер по прозвищу Чиж шагал по зимней набережной, находясь в самом лучшем расположении духа. Всего три дня назад он освободился из темницы, и тут ему обломилась веселая непыльная работка, всего на час-другой, а монет за нее сулят - ой-ей-ей-ей! Правда, работа была, мягко сказать, не по профилю Ника, ничем таким он раньше не занимался; но все равно решил попробовать.

Леди Шаттенблоу! Эксцентричная богачка, музыкантша и филантропка, известная в городе своими необычными нарядами. Злые языки болтали, что ее муж, сэр Ромуальд Шаттенблоу, уже староват и не вполне удовлетворяет запросы леди, пребывавшей в самом соку; еще более злые языки утверждали, что во время его отсутствия в особняк Шаттенблоу нередко заглядывают симпатичные юноши – желательно проезжие в городе и не имеющие тут знакомых, ни один не приглашается дважды.

Ник в здешних краях бывал нередко, но последние шесть месяцев провел с топором в руках на Тармудском перевале, и пока не особо примелькался. Потому и подошла к нему симпатичная девуля с кошачьими глазками, которая искала новое юное тело для услады своей хозяйки. Ник – красавец хоть куда: лицом хорош, глаза синие, улыбка белозубая, плечи широкие, девуля с одного взляда его заценила. А он что? Взял да согласился.

Когда-то, еще мальчишкой, он сдуру пытался зарабатывать на жизнь честным трудом и батрачил на зельевара; тот, хоть и вдосталь натаскал его за уши, научил умной вещи: на любое важное решение надо найти три причины. Две мало, четыре много, три - в самый раз. Вот и теперь Ник привел себе три причины взяться за диковинную работу.

Во-первых, один золотой задатка и еще девятнадцать после, а то денег в кармане - ни гроша. Если повезет, еще покормят, а там, глядишь, и аппетитная камеристка на десерт пойдет.

Во-вторых, любопытно было поглядеть на такую веселую леди, уж не говоря о более близком знакомстве. Правда, смущало, что ей сорок пять лет; но некоторые приятели Ника так даже и любят бабенок постарше, ух, говорят, горячи, и умеют всякое. Любопытно попробовать! В любом случае, опозориться Ник не боялся. Проведя целых полгода за решеткой, молодецкой силушки он назапасил с избытком – девать некуда. Ну а на самый крайний случай было у Ника припасено кое-что, да только он был уверен – не пригодится.

В-третьих, его здешняя подружка, Милли Красная Юбочка, куда-то делась, никто не знал, где она. А значит, одолжить денег не у кого, переночевать негде, а если Юбочка вдруг появится, так ей самой, небось, монеты будут нужны. Вот Ник и согласился.

На центральной площади была ярмарка в честь праздника Длинночи. Не почистить ли чьи-нибудь карманы, подумал Ник и тут же чуть не врезался в здоровенного дядю с торчащими в стороны усами да в синем мундире с блестящими пуговицами.

– Куда это ты, Чиж, спешишь? Что делаешь в хорошем районе города?

– Никуда, господин начальник стражи, то есть, виноват, на работу спешу.

– Да ладно! Неужто ты на работу устроился?

– Так точно, господин Донмейстер. На разовую. Но все честно, извольте поглядеть, – Ник вывернул пустые карманы. – Видите, ни припаса, ни торчажки, даже паршивого ножика нету.

– Ну-ну, – пробормотал стражник, велел Нику поворотиться кругом и убедился, что ни кастета, ни отмычки, ни оружия при нем в самом деле нет. – Уж сколько лет я вашего брата уму-разуму учу, неужто подействовало? Видать, и правда на Длинночь чудеса случаются. Ладно, топай на свою работу. А что это за дуралей тебя нанял?

– Тайна нанимателя, господин Донмейстер! Веселой Длинночи!

Однако, не так уж плохо жить честно! Идешь себе по городу, раскланиваешься со стражами, не надо ни бегать, ни по подворотням прятаться. Когда-нибудь он непременно заживет честной жизнью, только не сейчас, а, например, на пенсии.

Вскоре Ник входил в боковую дверь особняка. Встретила его все та же девица с кошачьими глазами, сперва отвела в сверкающую ванную, где стояла бадейка с горячей водой, лежали всякие мочалки и щетки; велела отмыться до скрипа, а потом надеть висевший там же халат. Ник подчинился. Затем его долго вели какими-то коридорами и наконец втолкнули в украшенную резьбой дверь – в последний момент Ник оробел.

Он оказался в комнате, посреди которой на огромной кровати в окружении ваз с цветами возлежала женщина.

“Ох я влип…” – только и подумал Ник.

Это ж надо, как горазды врать и художники, и народная молва! С портретов на открытках, что мальчишки в городе продавали, смотрела вполне себе сочная тетенька, кругленькая, ладненькая, улыбалась завлекательно, чистый персик. Ну видно, что не двадцать, но все равно хороша. А… это?!

Во-первых, толста. Дойки как вымя у коровы, а под ними виднеется изрядное, прямо скажем, брюхо. Во-вторых, стара. В угасающем дневном свете было хорошо видно, что кожа вся морщинами да пятнами пошла, по сравнению с тонким шелком пеньюара кажется еще грубей и уродливей. И в-третьих, главное: глазки злобные поросячьи, волосы рыжей мочалкой, нос картошкой. Это ж сколько она газетчикам отстегивает, чтобы прославляли ее несравненную красоту и обаяние?!

И бедный Ник почувствовал, что у него, как говорят, все пропало. Даже если бы он просидел в тюрьме три года без единой бабы в поле зрения, эта колода не заставила бы его даже вздрогнуть.

– Что ж стоишь, касатик, подходи, – велела леди Шаттенблоу. – Сядь рядом со мной… Вот так… да ты, кажется, стеснительный? Это ничего, я люблю стеснительных. Дай мне свою ручку…