Вестник

Вестник

Он сидел на коленях уже несколько минут и молчал. Взгляд его был трудночитаемым, но было понятно, что сил у него все-таки не хватит, несмотря на то, что поменяться на время ролями было его идеей. Неблагоразумный поступок, решение, принятое в порыве беспочвенного гнева.

- Ну?

- Сейчас, сейчас.

- Мучается, - продолжил второй, стоя над ним и перебирая за спиной костлявыми и длинными пальцами. - Его время давно должно было истечь.

- Дай мне еще пару минут.

- У нас нет больше и пары секунд. Смирись с тем, что ты проиграл. Возвращай.

Он, наконец, поднялся. Тяжело вздохнув и протерев мокрый от слез нос, послушно протянул свою руку. Как только их ладони сомкнулись, поднялась темная пыль, на миг стало смертельно холодно. Этот холод плавно перетек из его руки в длинную руку худого, грустно улыбающегося и шепчущего себе под нос. «А разговоров-то было».

Из только что проигравшего, казалось, целую войну в эту секунду вышло все самое страшное, самое темное, что есть во Вселенной. Ноги его пошатнулись, почти упал. Костлявый вовремя поймал его в свои некрепкие объятья.

- Ты в порядке?

- Все нормально. Отпусти меня.

Ему показалось, что его спутник, получивший назад то, что олицетворяло его сущность, получивший обратно свою силу и власть, вырос еще на несколько сантиметров. Может быть, метров. Худой послушно опустил пораженного соперника на землю, а затем сквозь толпу подошел к хирургическому столу.

Своими руками, черными, как пустота, он провел по мокрой и слипшейся от крови шерсти. В глазах старого пса, лежавшего на менее травмированном боку и тяжело дышавшего, читалась только усталость. Все эти люди, кричащие что-то и постоянно доставляющие неимоверную боль каждым своим ласковым прикосновением, не понимали, что что-то предпринимать уже поздно.

- Прости их, малыш, они же ничего не понимают,- пролетая полупрозрачным станом сквозь плачущего мальчишку, он наклонился прямо к надорванному темному уху, что-то напевая в него. Дыхание пса стало ровным и замедлилось, на его потрепанной морде засветилась облегченная улыбка. Вестник закрыл собаке глаза и, закончив свою песню, краем губ прикоснулся к теплому и мокрому кожаному носу. Время для несчастного животного остановилось. - Пообещай мне в следующей жизни быть хорошей собакой, Чарли. Не выбегай на проезжую часть.

Сначала комнату поразила тишина голосов, не осознающих, что произошло. Круглыми и опухшими глазами хозяева наблюдали за широкой улыбкой мохнатого, пеплом разбежалась по комнате надежда, что ему стало легче.

Когда вперемешку с бранью разгневанного на врачей отца раздался жалобный вопль мальчишки и его матери, двое непрошеных гостей уже успели покинуть здание ветеринарной клиники. Полуденное солнце обжигало листья деревьев, подушечки лап бродячих котов, плавило подошвы у ботинок прохожих. Жара все вокруг заставляла двигаться медленнее, чем обычно.

Они, не смотря в пустые глаза друг друга, сели на край бордюра, разделяющего оживленное потоком машин шоссе и совершенно безлюдный тротуар.

- Тяжело? - спросил Вестник, не отрывая взгляда от асфальта.

- Да. Тяжело.

- Страшно?

- Очень.

- Это было животное.

- А люди?

- Люди? Умирают дети. Умирают взрослые. Очень любящие и очень добрые. Умирают те, кто не заслуживает смерти. Умирают в муках, во сне, ничего не подозревая или делая шаг в пропасть самостоятельно, к сожалению, передумывая на последних секундах, когда уже поздно.

- Я понимаю.

- Ничего ты не понимаешь! - рявкнул Вестник, а затем, досчитав про себя до шестнадцати и успокоившись, снова заговорил вполголоса. - Вы помощники Жизни. Вас ждут, холят, лелеют, на вас молятся. Задираете нос, думаете про себя «ломать - не строить». Отнять проще, чем подарить. Не так ли, мой милый?

Архангел молчал, он все сильнее сдавливал от обиды свои колени, грыз губы.

- Животные молчат. В их глазах я никогда не видел ничего, кроме благодарности. Но люди. Одному лишь Лорду известно, что мне приходилось выслушивать каждый день. Проклятья, брань, плачь и мольбы. Но такова моя работа. Ты все еще думаешь, что быть Вестником легче? Ответь мне, не молчи. Прошу тебя.

- Нет. Не легче.

- Не легче, - улыбнувшись, повторил костлявый, - в этом и замысел Смерти. Сквозь боль и страх помогает людям обрести покой, в этом уникальность моего создателя.

- Но мы-то с тобой всего лишь помощники. Просто пешки, так ведь? - тяжелый и печальный выдох чуть не прервал поток ледяных мыслей.

- О, нет. Я тоже уникален, каждый Вестник особенный, даже среди миллиарда себе подобных. А вот ты - белый лист бумаги, такой же, как и остальные, даришь полотно, на котором сам человек рисует свою судьбу. Ты знал, например, что серый - это цвет ненависти? Красный - гнева, золотой - любви, зеленый - безумия, голубой - чистоты и милосердия. Черный - наш.Огромная палитра помогает людям создавать шедевры или порождать посредственность. Я видел великое множество картин. Полностью серых или невероятно ярких. Но основа у них всех была одинакова.

- Что ты имеешь ввиду?

Вестник поднял глаза, шея его от напряжения вздулась. Он вдруг захохотал, не зная, как соединить свои размышления, накопившиеся в голове за миллионы лет покорной службы, в единое целое. Он спросил:

- Тебя создали совсем недавно, верно?

- Верно.

- Тогда ты поймешь меня. Совсем скоро, через пару тысяч дуэлей за чью-то жизнь, через несколько миллионов лет, через десяток-другой подаренных белых холстов. Ты вспомнишь и поймешь все, что я говорил тебе этим жарким днем, - Вестник, наконец, поднялся с горячей для земных тел полосы бордюра и с высоты своего роста огляделся вокруг.

- Мы еще встретимся на службе, так ведь? - вскакивая с земли, пролепетал молодой Архангел.

- Все возможно. А теперь поспешим. Хозяева нас уже заждались.

Теплый ветер еле колыхнул запотевшую листву, из открытых окон палаты уже не доносился рев, тихие всхлипы были заглушены ревом проезжающих мимо автомобилей.