Вестник

I.

– Три, два, один...
Нить настоящего дрогнула, но не оборвалась и продолжила вытягиваться из бесформенной шерсти будущего, накручиваясь прошлым на неутомимое веретено.

***

Настал день, которого опасались шесть лет. Все жители села собрались на центральной площади. Пекло, и многие надели соломенные шляпы.
– Идёт, – шепнул староста.
Послышались приглушённые голоса, и Кёр [1] с остальными посмотрела на перекрёсток. Солнце било в глаза. Сквозь полуопущенные ресницы Кёр увидела вестника [2]. Он вышел из-за лачуги, такой же дряхлой, как и все постройки. Разве что каменные дома, которые возвышались на лачугами, ещё внушали уважение крепкими стенами. Вестник медленно приближался. Неспешный шаг, опущенные плечи, безоружный. Ничего в нём страшного нет…
В прошлый раз, когда Кёр видела чужака, ей исполнилось шесть лет – тогда же родители покинули село. Она не помнила, что произошло, только постоянно спрашивала соседей. Молчали. Но она не осталась одна.
Кёр вцепилась в ладонь брата. В ответ он сжал её пальцы и улыбнулся, чуть склонившись: “Всё будет хорошо”. Свободной рукой она теребила свою косу, тонкой змейкой сбегавшую на плечико– было скучно. Все жители заплетали волосы как символ нового мироустройства. Под широкими полями соломенных шляп их скуластые лица сейчас были серы и печальны. И Кёр чувствовала, что дело не в жаре или тени.
Образ вестника отпечатался в памяти размытым пятном, которое за годы выцвело. Теперь, когда чужак обходил толпу, Кёр не отводила глаз от его волос, совсем не таких, как у чернявых степняков, а цвета солнца. Любопытство не давало спокойно стоять на месте, и Кёр потянула брата к первым рядам. Светлые куртка и штаны вестника на вид были лёгкими. Как раз для жары. Чужак едва шевелил губами, вглядываясь в лоснящиеся лица, и кивал. Тогда выбранные протискивались вперёд. Вскоре, глядя в одну точку на небе, застыли кузнец с младшим сыном. Соседка-ткачиха вышла из-за спины Кёр и запрокинула голову. Кто-то из родственников запричитал.     Кёр нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Нагретая солнцем голова гудела, как пустой горшок, когда заденешь ложкой. Тут же заурчало в животе – из-за вестника не успели пообедать. Побыстрее бы закончился этот день! Брат обещал завтра взять на охоту в степь. Кёр мечтательно вздохнула: “Наловим мышей. Потом разделаю, залью водой, и будут харчи из квазиплоти. Уже надоели пустые щи из полыни. Сытно, но горчит. Отчего так?”
Жизнь степняков зависела от воды и вечно зеленеющего луга вокруг села. Козы ели с утра до вечера, а за неделю травы вырастали. Скот жирел и давал мягкую шерсть. Так и жили степняки: кто коз держал, кто сам питался дарами луга. Бабы коротали время за прялками и ткацкими станками, мужики же охотились, откапывали из земли старьё и перековывали железо предков, если находили. Был как-то дурачок один: предлагал трубы распилить. Его не послушали, ведь как без воды? По договору, без неё никак нельзя. Слыхали, что под землёй вода просто так бежит. Но такая им не подходит. Потом этого дурачка отколотили хорошенько– вся морда сделалась синюшная. А на утро как ни в чём ни бывало он ходил по селу, только присмирел.
К выбранным присоединился сын старосты– сам глава селения резко побледнел. Он, всегда гасивший спокойствием споры соседей, сейчас облокотился о плечо жены, которая, казалось, перестала дышать. Их сын даже не обернулся.
Кёр встретилась с вестником взглядом– он посмотрел на неё всего мгновенье и кивнул брату, который отпустил задрожавшую ладошку Кёр. Народ расступился. А она, оглушённая, наблюдала, как выбранные выстроились по двое и зашагали вперёд. Вестник следовал за ними.
До Кёр долетел разговор соседок:
– Эх, горемыка, в прошлый раз увели родителей, теперь– брата. Одна-одинёшенька осталась, а всего-то двенадцать годков.
От отчаяния сжались кулачки. Кёр догнала выбранных и с воплем толкнула брата. Но тот не подхватил на руки, как бывало, и не дёрнул за косу. Кёр поняла по его равнодушному виду: теперь для брата не существовало ничего, кроме невидимой точки на горизонте.
Приблизился староста. Взгляд Кёр на несколько секунд задержался на его лице, бесцветном, как старая тряпка. Выбранные неторопливо шли вперёд.
– Смирись. – Староста кусал ус и смотрел в землю.
Кёр упрямо сдвинула тонкие брови:
– Я тоже пойду.
– Нельзя, – сказал он и сжал руку Кёр.
– Кто сказал?
– Так принято.
– Плевала я на всё!
Выбранные удалялись через степь по пыльной дороге. До жути громко застучало сердце. Как дикий зверёк, Кёр укусила ладонь старика– дрогнувшие пальцы разжались. Она побежала за уходящими, но наткнулась на невидимую преграду и упала, ободрав ладони и коленки. Когда Кёр взглянула вперёд, то лишь степь раскинулась цветастым ковром. Выбранных и вестника словно никогда и не было.
– Тварь!– Только теперь Кёр разрыдалась.
Она размазывала слёзы по щекам и повторяла, что не простит: “Почему у меня всех отобрали? Чем я это заслужила? Несправедливо”. Она отряхнула ладошки и коленки от песка– ссадины уже затянулись.
Рядом на землю села сестра отца и протянула флягу с водой.
[1] от фр. cœur «сердце»

[2] др.-греч. ἄγγελος «вестник»