Круг из невысоких необтесанных камней стоял посреди лесной поляны. Со всех сторон к камням тянулись лапищи елей. Бестолковый круг. Для чего он здесь? Внутри не видно идолов местных богов, на темной поверхности камней только почернелый мох да свежий снег.
И все же круг настораживал. Он походил на болотный омут, колодец с черной водой. Боги словно нарочно забыли это место, как если бы оно слишком долго истязало их чувства гибельным смрадом.
Как это на них похоже.
Укко, великий и праведный, на заре мира прочертил плугом борозду. И наказал быть сверху небу, где восседал сам, а снизу темным подземельям, в которых среди вечного мрака течет Смоляная река. Ее черные воды омывают основание Мирового древа.
А еще живет там ведьма старая, ведьма мертвая. Она грызет могучие корни, истекает гнилью. Калма имя ее, а смерть — ее суть. Позабытая бессмертными богами, она подтачивает мироздание, напитывает ствол и крону гнилью. Оттого по срединным землям ползут болезни, оттого на небесах порой так глухи к мольбам.
Странный круг остался позади.
Потянулись урманы, глухие ельники. Снега почти не было, так густо разрослись колючие кроны. Обутый в меховые пимы путник ступал мягко, не хотелось ему тревожить мерзлую почву и корешки. Он шел на закат от родных земель, что лежали у самого порога Полуночного края.
Всего и осталось при нем, что две стрелы и нож костяной. Да руны спящие под кожей. Истощили тело голод и морозы, изгрызла душу тяжкая вина. Он шел без надежды и воли, туда, где чужие боги, где хозяева Полуночного края не имеют той власти, какой опутали они земли ми́рков. Боги Реннерсгарда суровы и не допустят чужаков в свои владения. Только на это он и уповал. Но что, если одноглазый Хорт и жена его Йена так же беспечны и слепы, как Укко и Рауни?
Этот лес был не похож на куцые рощицы болотистой тундры, где племена ми́рков пасут оленьи стада. И хотя за долгую службу Ветрам Полуночи приходилось ему странствовать по многим землям, а все ж леса угрюмее и гуще не встречалось досель. Лес был пронизан кислыми запахами хвои, отсырелого мха и перегноя. По утрам в кронах путались комьях ледяного тумана, сползающего с предгорий. Впрочем, парка из оленьего меха и подшитые войлоком штаны хорошо спасали от холода внешнего.
Гораздо крепче донимал холод нутряной. Именно он погружал чернильными северными ночами в неспокойный сон, он давил волю и истязал рассудок. Против него не было в мире заклятия, не существовало лекарского зелья. Холодом тем звалась среди людей совесть.
Он старался идти вслед закату, но бывали дни, когда солнце столь густо куталось в снеговые тучи, что разобрать его путь было сложно. Тогда сохранять направление удавалось лишь по отблескам вечерней зари. Казавшаяся вечной северная зима подходила к концу, к полудню случались оттепели. Вот только ночь донимала морозцем, еще по-зимнему цепким, колючим.
Лежа на лапнике под еловой же крышей, ему не спалось. День по обыкновению выдался тяжким — изнуряющий путь сквозь чащи, голод, который уже не могли утолить тонкие ломтики замшелого мяса и древесная заболонь… И все ж не спалось.
Звуки леса, давно ставшие привычными, с приходом темноты обретали резкость, таинственность. Вот прокричала кедровка, и долго еще взбалмошный крик раздавался по округе. Кто-то спугнул ее с насиженной ветки, и птичка, хоть невелика, будет преследовать недруга и вопить. Вот лопнула трухлявая кора под талым снегом. Кто-то тяжелый неуклюже переступил с лапы на лапу.
Нет ни земли без духа, ни воды — без хозяина
Очерченный костяным ножом круг защитит от зверья. Другое дело хийси. Докучливые лесовики, которые путают тропы. Скользкий вакуль, чьи волосы слиплись от ила. Вечно голодный людоед ворса. Так их называли на севере, в заболоченном редколесье. Имен местных хийси он не знал, но думал, что сладить с ними не сложнее. Не ему страшиться мелких духов.
Где-то совсем рядом треснула сухая ветка.
Он лежал не шелохнувшись, только перехватил поудобнее костяной нож. В темноте видны были стволы ближайших деревьев, очертания подлеска и редких сугробов.
Из-за края елового навеса показалась голова. Небольшая, обтянутая серой кожей, такая могла бы принадлежать младенцу. Давно умершему младенцу. За головой тянулась шея, очень худая и длинная, чересчур длинная. Она вытягивалась и вытягивалась, заставляя голову слегка покачиваться.
— Молодой охотник вышел погулять, — прошипела голова, коверкая звуки зубастым ртом. — Да вот беда, стрел всего ничего осталось.
Голова мерзко захихикала и обернулась. С приплюснутой рожи глядели злобные глазки, в каждом по два зрачка. Хийси. Но только необычный, прежде он таких не встречал.
— Проваливай, — произнес спокойно.
Хийси нельзя выказывать страх. Иначе зачарует, заведет в логово и сожрет. Бывало и так, что хийси вбирал облик загубленного и заманивал личиной новых жертв. Личина растворялась во множестве прочих, и получалась вот такая уродина.
Впалые ноздри с шумом потянули воздух.
— Нездешний, — сказала голова, покачиваясь. — Вонючий.
И втянулась обратно за хвойный навес, растворилась в темноте и шорохе.
Еще какое-то время он прислушивался к окружающей чаще. Едва ли хийси вернется. Скорее всего, пройдоха уловил отголоски чужеземного колдовства, и убрался восвояси. Хийси чувствительны ко всему, что встречается им впервые, и обычно предпочитают не связываться с чужаками. Да еще с теми, кто не боится. Главное, чтобы не позвал кого-нибудь себе в помощь, хотя и это вряд ли.
Постепенно усталость одолела, пространство внутри еловой вежи прогрелось, и разум погрузился в стылый гнетущий сон.
В беззвездном небе парит огромная черная птица. Ее перья раздувает северный ветер, издалека он гонит грузные снеговые тучи, чтобы обрушить на земли реннеров злую метель. Птица щурится, то ли от порывов ветра, то ли высматривая кого-то в темном полотне леса. Вот деревья редеют, открывается проплешина, укрытая льдом. Должно быть, озеро. Справа тянется вереница невысоких лесистых холмов, а слева видны далекие изгибы и высокие берега залива. Птица поджимает одно крыло и подгоняемая ветром несется туда. Какое наслаждение парить на крыльях северного ветра. В его дуновении тайна, в его ледяном дыхании смерть. Смерть несут и черные крылья одного из Полуночных Ветров…