Ветер порывистый

Ветер порывистый

Радио жизнерадостно сообщило:

— Ветер порывистый, до пятнадцати метров в секунду. Метель. Завтра,.. – и умерло вместе с печкой. В темном салоне повисла тишина. Только ветер снаружи подвывал и заносил снегом крышу. И — ни намека на звук мотора.

Мы молчали. А что тут скажешь? Оба хороши. Могли бы послушать прогноз до того, как рванули в Заславское. Или остановиться в Судогде — но оба не захотели ночевать в единственной свободной комнате мотеля.

Послышалось шуршание, вздох — даже в полной темноте я видела, как он достает из пачки сигарету, мнет в пальцах, берет губами. Столетней давности привычка: бросая курить, жевать сухую траву. Щелкнуло колесико, сверкнула голубая искра. Еще раз. Огонек на мгновенье выхватил из тьмы нахмуренные брови, блеснули глаза. И снова темнота.

Тишина.

Разбирал смех: какая нелепость! Застрять в паре сотен километров от Москвы, среди диких Муромских лесов! Под колесами вместо асфальта – ледяные колдобины. Бензин кончился, дорога пуста, да и где она, та дорога? Кроме снега — ничего. И ближайшие двое суток ничего не изменится: метель усиливается, нормальные люди сидят по домам — по таким сугробам только на тракторе. А за двое суток без топлива мы просто замерзнем.

В дурацком конце радовало только одно: последние часы мы проведем вместе. После одиннадцати лет, что мы не виделись, одиннадцати лет нежной и доверительной дружбы — что значит несколько тысяч километров в век Сети? Тем более что видеть его мне не обязательно. И так помню…

Кофейные глаза. Горького шоколада волосы — в хвост. Моя ладонь в твердой, надежной руке. Движения, словно мы — одно. Он ведет уверенно, и я забываю, что не умею танцевать. Приходится задирать голову, чтобы увидеть улыбку, как у чеширского кота: на уровне моих глаз черные лацканы пиджака и белизна сорочки.

— ...собака на сене! Других ей нет? – слышится шепот. — ...Ленка из одиннадцатого "Б" сказала, что они...

И завистливые вздохи: сколько раз подружки просили устроить им свидание, но без толку. За все десять лет в школе — он учился на класс старше — ни одна моя подружка не увлекла его дольше двух дней. Он всегда был только моим. Сколько себя помню, любил и защищал меня — а я любила его.

Моего брата.

А еще помню, как среди ночи услышала мамин голос с кухни: она разговаривала по телефону, плотно прикрыв дверь. Чтобы я не услышала. Но у меня с детства отличный слух, особенно по ночам.

Из того разговора я узнала, что он – приемный сын. Что мой брат — мне не брат. Нет, не может быть!

Тогда, в девять лет, я не хотела верить. И забыла. До тех пор, пока на выпускном не услышала:

— ...собака на сене!

Понимание оглушило. Почему ни одно мое свидание не перешло в нечто большее? Почему все мальчишки некрасивы и скучны? Почему, когда надевала расшитое стразами платье, не думала, как взглянет на меня симпатичный физик, едва закончивший институт — но с дрожью ждала, что скажет брат?

Не знаю, почему все изменилось — может, оба слишком много выпили. Но в ту ночь мы забыли, кто мы есть, и забыли, что наступит завтра.

Он принес меня домой на руках: туфли ужасно натерли ноги. Снял чулки, отнес в душ…

Что изменилось? Ничего.

Он всегда заботился обо мне, мазал йодом разбитые коленки и врал, что сам уронил огромного фарфорового слона, привезенного родителями из Индии. Он всего лишь хотел промыть ранки… Я так думала. Пока его руки не поднялись выше, а вместо йода моих пальцев не коснулись его губы.

…сижу на краю ванны, пышные юбки задраны. У коленей склоненная голова. Стягиваю резинку, шоколадные пряди рассыпаются по ногам. Щекотно, холодно, в венах шампанское… Лодыжкам горячо, его руки обжигают, губы — плавят. Жар поднимается волнами, от каждого его вздоха, каждого касания. Кружится голова, тягуче и сладко. Страшно, словно я падаю, падаю…

Он ловит меня. У него такие сильные руки! Он сумеет удержать меня, ведь так? Сумеет вернуть на землю из затяжного прыжка. Он — мое небо, мой парашют.

Боже, какой он красивый!

Веду пальцами по бровям, а голова кружится — невесомость, земля далеко внизу. А мы здесь, вместе: в черном зеркале зрачков отражается пьяная и шальная ведьма. Восхитительная и желанная.

Я? Не верю.

Зря — отвечают его руки, стягивающие корсаж. Зря — отвечают губы, рисующие руны желания по моей коже.

Ты прекрасна — утверждает дрожь под ладонями.

Я верю. Тянусь к пуговицам рубашки, пальцы путаются. Он смеется. Я никогда не слышала, чтобы он так смеялся — низко, словно рычит. Накрывает мои руки своими, пробегает по пуговицам. Ловкие длинные пальцы, серебряная печатка на безымянном. Так хочется попробовать эти пальцы на вкус!

Он слышит? Или — знает? Берет в ладони мое лицо, гладит. Я трусь щекой — подожди, не дергай кольцо парашюта! Рано! Еще немного свободного падения! Он ждет, дышит часто и неровно. Провожу по его плечам — мышцы напряжены, я читаю каждый бугорок, каждую впадинку, словно слепая — книгу. Кожа шелковая и горячая, над ключицей бьется жилка. Руки бродят по его груди, плечам, торопясь почувствовать, понять: какой он?

Горячий. Осторожный. Нежный, как блюз, и такой же завораживающий. Его руки, его губы...

Не помню, как мы очутились на постели. Близко, без единой преграды. Только мы и ветер, сумасшедший ветер вышины. И солнце, пронизавшее меня насквозь — жарко, больно и сладко.

Он поймал меня у самой земли, не позволил разбиться. Укачивал и баюкал, целовал, не выпуская из рук. Мой брат?.. Мой любимый?..

А завтра наступило завтра. Такое же, как вчера, как следующий вторник. Сумасшедший полет остался во сне, а мы проснулись.