Виолончель

Виолончель

Где-то там, в Москве, а Москва сейчас — всё еще «где-то», есть Женя.

Поэтому, когда за окном вдруг проносится табличка со знакомым названием «Ступино», на душе становится тепло. Поезд по-прежнему несется мимо, будто всё ещё вне столицы. Так же быстро он уносился месяц назад, в Деревню, ему всё равно куда лететь. А у Кристины здесь всё: воспоминания, прошлое, будущее.

Соседка по купе ворчит о неудобном расположении Кристининой виолончели. Ох, и сколько же сражений они с ней перетерпели, чтобы все-таки уместить инструмент в купе. Ехать в одном помещении с такой громадиной эта женщина никак не хотела. В итоге, просунули несчастный инструмент на полку, вместе с багажом.

Москва, наконец-то, встречает Кристину уже пожелтевшей листвой, лесом многоэтажных домов, переполненными шоссе. Жилые высотки напоминают огромные каменные муравейники: так тяжело представить, что за каждым маленьким окном — чей-то дом.

Возвращаться домой с каникул нужно, вроде как, счастливым и посвежевшим. Но Кристину «летний отдых в деревне» на целый месяц только измучил. Август этого года для неё бесследно пропал. Больше всего за эти недели она ждала этого, момента возвращения. Но день, что значился в билетах «Город — Москва», никак не хотел наступать.

И напрасно кружились вокруг родственники, которых видела она впервые. Зря восхищались перед ней чистым воздухом, который «у вас там загрязненный», зря плескались в журчащих ручьях. Кристина даже ноги в них мочить не стала, антисанитария какая, у неё и так здоровья нет. «Поэтому и нет!» - крикнули ей, брызнув в неё водой. Кристина принялась брезгливо обтираться полотенцем. А деревенские ребята свистели, сидя на песке, переглядывались, хохотали над ней, царевной-несмеяной. Откуда такая взялась?

Какая же разница между ними и московскими её ровесниками, размышляла тогда Кристина, стоя у воды. Вот и куда им, таким, с ними ровняться.

Впервые, столичные высокомерные одноклассники стали ей в чем-то ближе. Просто поняла: они — её племя, пусть и взаимопонимания с ними никакого. Вернется Кристина к ним скоро и снова будет ненавидеть их надменные физиономии и навороченные телефоны в руках.

Однако же сама, если подумать, почти такая же... А вот Женя, окажись он в этом селе, так бы не вел. И это несмотря на московскую свою прописку, на звание коренного москвича.

Он легко бы влился в компанию этих деревенских подростков. Через пару минут уже было бы и не отличить, кто из них ученик Центральной музыкальной школы, а кто дитя деревни.

Пока стояла она на берегу реки, вспоминая их всех и сравнивая, родственники делали свои выводы. Впервые привезенная из Подмосковья Кристина им не понравилась.

«Брезгливая она у вас какая-то, гордая слишком», сказали они её матери. «Все ходит сама по себе, книжки свои даже на каникулах оставить в покое не может. Вышла бы во двор, покопалась в огороде, собак погладила, гусей покормила. Она их хоть видела когда, или нет? Толку от неё, этой математики, если человек самого главного — жить, не умеет! Задачки какие-то девчонке интереснее, да что же это такое?»

Вечерами гуляли по деревенским тропинкам, на счастье мошке и комарам. Ей долго рассказывали про места, где выросли и встретились её родители. Но Кристине и это было безразлично: она из знала уже москвичами.

Ей бы дышать и наслаждаться, но не выходило. Жизнь оставалась где-то там, за запертой дверью подмосковной квартиры. Страшные мысли, зародившиеся еще дома, перед принудительной поездкой для знакомства с Деревней, одолевали, сводили с ума.

Пару раз ездили в ближайший «город». Там носились по центру, пытаясь удивить «ребенка» местными достопримечательностями, рассказывали про то, каким прекрасными может быть небо над Городом. А ребенку, бедному, несчастному, выросшему сером ближнем Подмосковье, было всё равно.

Чистое это небо так и не сумело влюбить в себя. Ближе к концу августа вдруг пришли тучи, обиделась на гостью Деревенская погода. А та, напротив, этому только обрадовалась — ведь как в Москве.

О ней в Деревне, маленькой, такой далекой от музыки тюрьме, говорили, как о недостижимом. И спрашивала себя Кристина — почему именно это место. Будь она сейчас в какой-нибудь Рязани, или Владимире, сорвалась бы в столицу, хотя бы на день.

Так никто и не понял, что не нужны Кристине ни просторные поля, ни сельское спокойствие. Хочет она дышать гадким, отравленным воздухом, теряться в толпе людей, бродить по каменным лесам, а не по настоящим. Так живет Женя. И пусть хоть в аду он окажется, туда же и ей дорога — глупая, потому что.

А сегодня кончилась её пытка. И вот, Кристина прислушивается к стуку колес, пытаясь понять, не начал ли поезд сбавлять скорость. «Начал, начал!» — ликует что-то внутри.

Вскоре это становится чистейшей правдой и поезд медленно скользит по рельсам.

Люди надевают верхнюю одежду, особо нетерпеливые уже занимают очередь у выхода. Через несколько минут, поездка приходит к концу.

На улице городской воздух ударяет в лицо, звенят радостные голоса, катятся чемоданы.

Мать целует Кристину в щеку и снова предлагает отправиться вместе домой, отдохнуть с дороги. Но заставить её это сделать самому дьяволу не подвластно. Поэтому мать в сотый раз слышит отказ. Кристина судорожно прощается, давая стандартный букет обещаний: позвонить, вернуться пораньше.

«Да куда же ты с виолончелью, дурочка?» - кричит мать ей вслед, когда Кристинина рука уже толкает дверь метро.

Освободившись от футляра за спиной, Кристина исчезает из материнского поля зрения.