Влюбить отличницу

1. Свидетель?!

— Козырев, так и будешь отпираться, что это сделали вы? — спокойной серьёзностью допытывается Ирина Александровна, строгий и принципиальный завуч, женщина в том солидном возрасте, когда уже нельзя её не уважать, тем более если она так же крышесносно выглядит, как наша Белоснежка.

Всегда строгий костюм, выкрашенные в блонд волосы завиты приятными локонами, что придаёт величественность коронованных особ. Осанка, стать и менторский голос, который с годами становится всё жёстче. Не сказать, что боимся её, но попадаться лишний раз её глазу тоже не айс.

Обычно с нами беседует другой завуч, как предмера, воспитательный разнос. До Ирины Санны мы доползаем лишь тогда, когда «отпираемся» и не сознаёмся в очередной фигне, которую хотят на нас повесить из-за нашей гнилой репутации.

Мы — это я и мои друганы: Санёк по кличке Скорпион и Витёк, он же Катон в честь римского борца против пороков, хотя сам Витька скорее говорящая инструкция, как согрешить.

— Это сделали не мы! — толдычу я, из упрямства не желая давать наводку на реального виновника. Всем удобно свалить снова на нас.

— Тогда кто? — прищурившись, интересуется Белоснежка, и я понимаю, почему из всех завучей она самая главная, с дедукцией у неё всё в порядке, вопросы бьют прицельно.

— Не знаю…

— Знаешь, Козырев. И дружки твои знают. Потому что по вашей наводке Игоря Алексеевича закрыли в туалете! — говорит с непривычной злостью, давая понять, что перешли черту, которую нельзя было. — Он почти каждый год переносит операции, какие вам не снились, а вы с шестого класса над ним издеваетесь! У вас уже другой учитель физкультуры, а всё за старое!

Да побоку нам его операции, мужик — атас! Материл нас на уроках, в угол ставил, стулья кидал, выгонял, родителей наших за глаза унижал, мол, как им с нами не повезло! Мудила, одним словом! С какого нам его уважать?!

— Попрошу без голословных утверждений про наводку! — возмущаюсь, это ведь ещё доказать нужно, а у нас вроде как презумпция невиновности.

— Голословных?! — Ирина Санна разворачивается на своём стуле так резко, что я подаюсь назад.

Она встаёт, чтобы посмотреть в мои глаза.

— А не вы ли устроили сеть продаж в школе, привлекая от мал до велика в сбыт вейпов? Не вы буквально на той недели подкараулили одноклассника, чтобы «посчитать ему зубы»? Не вы принесли колонку и включили музыку на математике? Не вы оплевали новые парты на трудах? — зловещим шёпотом спрашивает Белоснежка, а я лишь хмыкаю ей в ответ.

— Это не мы, — бросаю коронную фразу, которая с пятого класс уже родненькой стала, девизом, лозунгом. Чумовой отмазкой, доказать-то опять не могут, что во всех бедах виноваты мы.

Да, мы с парнями не подарок, но не нужно нас клеймить, стереотипно мыслите, мадам!

— Избавь меня от этого… — Ирина Санна отворачивается и бросает в сердцах, давая понять, что не верит. — Да, под камеры вы снова не попали, мелькнули исполнители. Но подстрекатели, Козырев, несут уголовную ответственность наравне с другими соучастниками преступления!

— А что у нас уже есть какой-то состав? — насмешливо интересуюсь я, перебивая гневную тираду Белоснежки.

Уж она-то умная, а туда же; мы знаем, где и что нам светит, пуганые! И инспекторами ПДН пугали, и спецприёмником для несовершеннолетних преступников — тоже. Родителей вызывали, к директору отводили. На нашу троицу у секретаря отдельная папка объяснительных и ничего: живы, здоровы, в меру упитаны. Цветём, пахнем и собираемся продолжать в том же духе. Так что не стоит приукрашивать реальность, отчислить нас никто не сможет!

— Нет, ты прав. Но так и до него недалеко. Вы на внутришкольном учёте, мало? — спрашивает завуч, взывая, наверное, к моей совести.

А я её, как назло, постирал и дома сушиться оставил; слишком грязная была после всех нравоучений администрации, запарили уже! Нет у вас на нас ничего, ни одного доноса, все понимают, что им же хуже будет!

Экземпляры были, да давно уплыли, мы быстро отучили видеть и слышать, что не попадя. Урок усвоили, школа жизни же учит, вот мы с пацанами ей и помогли. Одному, правда, пришлось тогда отчислиться, ну, у Макаренко тоже не без эксцессов было…

— Это не мы, — упрямой насмешливостью парирую я, поглядывая на часы, пора бы уже закругляться, у любого воспитательной «порки» есть свои границы.

— Куда ты их тянешь? Вы уже на дне, ты это понимаешь, Козырев? Сегодня закрыли учителя физкультуры, а завтра что, до директора доберётесь?! — не унимается завуч, словно я глухонемой или маугли, которому нужно сто раз повторять, чтоб улеглось под коркой.

— Вы, Ирин Санна, преувеличиваете… — журю её гиперболу. — На каком же мы дне, если ничего не делаем. Да, учимся не на пятёрочки, так это нормально для большей части школы. Что ж, теперь все на дне?

Выворачиваю ситуации, намеренно сравнивая с другими. Прям злостных нарушителей из нас лепят, а мы просто дети, нам всего семнадцать. Даже международные конвенции говорят, что нас нужно защищать и оберегать, а на статьи шить, какие вздумается.

— Камер нет, да. Но есть свидетель. — как бы невзначай выбалтывает Белоснежка, порядком устав от нашей беседы, а я вмиг напрягаюсь.

Свидетель? Против нас?