Водоворот сплетенных судеб. Натали.

Водоворот сплетенных судеб. Натали.

Натали

Натали спешила на работу. Снег безжалостно забивался под капюшон, пронизывающий ветер нахально задирал и без того короткую юбку, высоченные каблуки разъезжались на мокром асфальте. «Надо было надеть сапоги без каблуков, – запоздало подумала Натали, но так не хотелось везти сменную обувь. Ведь обратно у неё, дай Бог, будет полный рюкзак вкусной еды. Куда ещё сапоги тащить? Ладно, доскольжу как-нибудь, не впервой, – успокаивала себя она, стараясь обходить мокрые островки тающего снега, пополам смешанного с грязью. – Ну вот откуда она берётся, эта грязюка? Даже зимой от неё спасу нет. То ли дело у нас в городке», – привычная мысль царапнула сознание и тут же ускользнула, уступив место тревоге. Натали всегда волновалась о том, кто сегодня будет отдыхать во вьетнамском ресторане, где вот уже год Натали работала певичкой.

Вообще-то по паспорту она была обыкновенная Наталья, и собиралась девушка стать не ресторанной певичкой, а настоящей певицей. Учась в консерватории областного центра рядом с их провинциальным городком Наташа  с восторгом предвкушала, как будет выходить на сцену известного театра, и конферансье будет объявлять: выступает Наталья Лиманская, солистка, например, театра оперетты. В консерватории на вокальном факультете, на котором блестяще училась Наташа, ей прочили большое будущее. А как же: первые места городских, районных и областных конкурсов непременно были её. И второе место на всероссийском конкурсе тоже дорого стоило.

– Тебе, Наташка, прямая дорога в Москву или Питер, – с плохо скрываемой завистью говорили однокурсницы, а Наташа скромно, но с достоинством, улыбалась, но втайне мечтала о Московском театре оперетты, куда они с мамой однажды попали. После  того, как Наташа поступила в консерваторию с первой попытки, мама сделала ей подарок, повезла её в столицу, и, конечно, они побывали во все театрах, куда смогли достать доступные для них по цене билеты. С тех пор Наташа бредила именно Московским государственным академическим театр оперетты, основанным великим актёром и режиссёром Григорием Яроном. Она мечтала, как выйдет на сцену в роли Золушки и Клеопатры, Джейн Эйр или Розалинды из «Летучей мыши».  Но судьба перехитрила девушку.

На последнем курсе Наташа влюбилась. До умопомрачения, до чёртиков в глазах. Влюбилась так, что могла думать только об объекте обожания – тридцативосьмилетнем солисте театра города N, приехавшем в областной центр на длительные гастроли. Андрон, так звали возлюбленного, провёл у них в консерватории небольшой мастер-класс. И этого было достаточно, чтобы лучшая студентка курса стала бегать за ним как собачонка.

Он поначалу даже, казалось, ответил на её чувство. Естественно, уложил Наташку-скромницу в постель, удивившись, что она до сих пор девушка, – с такой-то внешностью и талантом. А потом, через пару недель, стал избегать восторженной пассии, тяготясь её молчаливым обожанием и скучностью, как он выражался, в постели.

Ещё через неделю Наташа застала в его гостиничном номере студенточку с первого курса, не очень способную, но хваткую девицу. Степень её раздетости не оставляла Наташе шансов обмануться. А вышедший из душа голый Андрон, ни капельки стесняясь Наташи, предложил ей присоединиться и стать третьей в ночных развлечениях. Девушка выбежала из гостиницы вся в слезах, натыкаясь на припозднившихся прохожих, понеслась по спящему городу, отказываясь поверить, что её драгоценный Андрон так с ней поступил.

А ещё через месяц, когда солист уже уехал восвояси, Наташа обнаружила, что беременна. Обычная, в общем-то история. Мама, с которой жила Наташа, поохала, поахала, но не обвинила дочку в загубленном будущем, а даже наоборот, поддержала её решение оставить ребёнка.

– Рожай дочка, раз уж завязалась новая жизнь, грех на душу брать не надо. Я вот тебя в сорок лет родила, пока не отмолола грехи юности, не могла забеременеть.  В молодости всё думала – потом-потом, не до детей было. Три аборта сделала, музыка мне дороже наследников была. И мужа не удержала, и карьеры не сделала. Аккомпанировала своему учителю, а как в тираж вышла, он молоденькую на моё место взял, а меня в музыкальную школу отправил: вот тут-то я и очутилась у разбитого корыта: ни семьи, ни работы нормальной. Только и был – любовник женатый. Уж сколько я слёз выплакала, ребёночка вымаливая. Так что ты у меня, доченька – дар божий. Не повторяй моих ошибок, Наташенька, рожай сейчас. Я тебе с маленьким помогу, вдвоём справимся. Ты, главное, консерваторию окончи, а там видно будет.

Выпускные экзамены Наташа сдавала уже с большим животом, очень поправилась, ноги отекали так, что кроме тапочек никакая обувь не налезала. Пела она, конечно, неплохо, но совсем не так, как раньше, занятая мыслями о том, как побыстрее добраться домой и прилечь.

 – Да, не та уж, Лиманская, не та, – качали головами экзаменаторы. – Куда только бархатный голос делся? А тембр? Эх, загубила себе девка жизнь. А какие надежды подавала.

Рожала Наташа тяжело. Малыш был крупный, лежал поперёк, да ещё УЗИ показало двойное обвитие пуповины. Так что пришлось пойти на кесарево, как ни хотелось Наташе видеть рождение своего ребёнка, но его безопасность была дороже. Родился мальчик, богатырь весом почти пять килограмм, сыночек, Максимка.

Малыша, из-за обвития пуповиной и гипоксии, принесли кормить не сразу, а лишь на третий день. Молодая мамаша, держась руками за порезанный живот,  стояла под дверью, где лежали груднички, и с тревогой вглядывалась в сморщенное личико сыночка. Когда Максимку принесли, молоко у Наташи уже пришло, и сыночек припал к груди, с наслаждением и причмокиванием получая материнское молочко.