Володя, сними кепочку!

Володя, сними кепочку!

Простыни слегка шлёпая уголками, ласково, колыхались на ветру.

Белоснежные словно снег на вершине гор, они отливали голубизной и словно флюгер ловили каждое его дуновение.

Когда я была маленькой то всегда смотрела на них и думала,

-- «Как так..., у соседей они желтоватые и висят словно осенние листья, а у моей мамы, как весенняя ледяная сосулька, или вода из крана, -- белоснежные.

Это сейчас, спустя не один десяток лет, я понимаю, что глупо сравнивать постельное бельё с водой или льдом, -- но тогда, сидя у окна в ожидании, когда мама придёт с работы, мне ничего не оставалось кроме как глазеть на улицу считая ворон, и завидовать играющим на улице ребятам.

Почему, именно эти колышущиеся белые простыни запали в мою память, я не могу сказать.

Может они и мама: её шершавые, натруженные, тёплые руки стали для меня одним целым, стали прекрасным воспоминанием счастливого детства.

Не один раз я слышала, как соседки язвительно спрашивали её.

-- Рая…, открой секретик, как ты бельё стираешь?

Мама только улыбалась, и в том же тоне весело отвечала,

-- Могу научить…, как раз сегодня в отделении баня, буду бельё менять. Бабёнки вылупляли глаза и сразу шли на попятные,

-- Да ну тебя Райка…, сама своих полоумных обстирывай, -- поворачивались и ворча уходили в свои покосившиеся бараки, построенные ещё во время войны, когда в наш городок свозили эвакуированных.

Мы же с мамой жили в служебном помещении при больнице, - мама работала санитаркой в психиатрической больнице, и у нас была не большая комнатка на первом этаже хозяйственного корпуса.

Красное, кирпичное здание больницы, было построено ещё до революции, его огромные арки и просторные коридоры, всегда внушали мне трепет и страх.

Иногда мы с мамой приходили в бухгалтерию расположенную в главном корпусе: там всегда было сыро и холодно: высокие потолки, и огромные площади, так пугали меня,-- что от страха, я всем телом прижималась к ней и в добавок вцеплялась в её руку так, что отпечатки от моих ногтей, врезавшихся в кожу её ладошки можно было увидеть ещё долго.

Мама всегда смеялась над моими страхами,-- она снимала меня со своей руки и каждый раз, говорила одно и тоже.

-- Анька ты как клещ…, смотри оставишь без руки, сама полы мыть пойдёшь.
маме было весело, а мне так хорошо и спокойно рядом с ней.

Иногда я выходила во двор и помогала ей вывешивать бельё, а когда мне надоедало я пряталась меж белоснежных полотен и ждала, когда мама начнёт меня искать, я знала, что она меня найдёт, обнимет, прижмёт к себе, и тихо скажет.

-- Больше так не делай, а то бельё замараешь.

А потом мы вместе шли домой.

Как-то раз выйдя на улицу, я увидела там паренька, стоящего не далеко от неё, и держащего на вытянутых руках кипу сухого, снятого белья.

Дождь уже накрапывал, мама торопилась и не сворачивая просто кидала бельё ему на руки, я посмотрела, и встала рядом, подставив свои маленькие, тоненькие как палочки ручонки.

Ветер крепчал: я и сейчас помню ту простыню, которая под натиском урагана вырвалась из кучи белья, наваленного на его руки.

Простыня упала на грязную землю, но он даже не шелохнулся, я удивилась и посмотрела на него, -- парень стоял словно столб, улыбался и смотрел в небо.

Подняв голову, я проследила за его взглядом: тёмное, в серо - чёрных разводах оно напугало меня, я прижала к себе бельё, которое успела поймать и спряталась за незнакомца.

Руки мамы продолжали метаться среди верёвок, хватая подсохшее бельё.

Первые тяжёлые капли, хлестанули по листьям деревьев, мама подскочила и схватив за руку паренька и меня потащила в подъезд, тут же за нами хлынул ливень.

Тогда я впервые увидела Володю.

Уже спустя много лет я узнала его историю.

Володя был аутист, и жил в больнице почти с рождения, у него не было никого из родных, его никто не навещал, он был настолько незаметен и тих, что иногда про него даже забывали.

Только я, не могу забыть Володю до сих пор, в каком-то смысле именно он, повлиял на выбор моей профессии, и на всю мою жизнь.

После того случая с дождём, я долго не видела Володю, и уже почти забыла про него, но как-то раз, выйдя из дома я столкнулась с отрядом людей, проходящих мимо.

Больных каждое утро водили на трудотерапию,-- собирать картонные коробки, в этот раз Володя оказался замыкающим, и я сразу узнала его.

Он шёл высоко запрокинув голову, смотрел в небо, и едва поспевал за остальными, я хотела позвать его, но не стала, -- почему-то испугалась.

Вечером, когда мы ужинали, я спросила у мамы,

-- Почему Володя всегда смотрит в небо?

Мама удивлённо посмотрела на меня,

-- Какой Володя?

-- Ну тот, который тебе с бельём помогал,

Мама грустно улыбнулась,

-- А откуда ты знаешь, как его зовут?

-- Так, на его куртке было написано, «ВОЛОДЯ» 2 отделение.

Мама погладила меня по голове,

-- Анечка, здесь больница, где лечат больных людей, и Володя тоже болен.
Вот он и делает то, что хочет.

Я удивлённо смотрела на маму,

-- А почему, они могут делать то что хотят…?

-- Потому что они больны!

-- Мама, так значит мы тоже больны…? Мы же тоже, можем делать то, что
хотим...?!

Мама опять посмотрела на меня, но уже задумчиво, откусив кусочек хлеба она положила его рядом с тарелкой.

-- Нет, не можем!

-- Почему…?

-- Потому что у здоровых людей,-- есть правила, и законы,-- мы должны им следовать.

Запихивая в рот последний кусок булки, я еле открывала рот, но всё равно спросила,

-- Значит у больных их нет..., и они могут делать всё, что, захотят…!? Всё-
Всё!

Мама сидела молча, и уже смотрела не на меня, а в окно,

-- Наверное да...!

-- А почему, у нас есть правила, а у них нет?

За столом наступило молчание.

Я была мала, и конечно не понимала, что задаю абсолютно неразрешимые вопросы, на которые даже сейчас ответить почти невозможно, а тогда, мама посмотрела на меня строго и сказала.

-- Аня! Ты должна запомнить, здесь лечатся больные, и ты не должна к ним подходить.

-- Поняла…! Дай мне слово.

Я замотала головой в знак согласия, но сама никак не могла понять,

«Почему же, они больные, если не лежат в постели? И почему, если мы здоровы, то не можем делать то, что хотим…?

Может тогда лучше быть больным, и делать что захочется!»

На следующий же день, вечерний разговор с мамой, вылетел из моей детской головки, мама ушла на работу, а я пошла гулять с подружками.

Перед обедом, возвращаясь домой, я опять увидела Володю, он стоял на улице рядом со своим отделением, в окружении своры галдящих воробьёв и бросал им кусочки хлеба.
Голова Володи была обращена к небу, и он как всегда улыбался.
Забыв наставление мамы, я подошла к нему и встала рядом.

Воробышки весело шныряли вокруг него, запрыгивали на коричневые больничные тапки дрались, шлёпали друг друга крыльями пытаясь отобрать крошки, а он кидал им хлеб, улыбался и смотрел в небо.

Я тоже подняла голову и посмотрела, -- небо было голубое-голубое, и чистое, ни одного облачка.
.
-- Дать ещё хлеба? -- спросила я, увидев, что его пальцы замерли.

Он даже не пошевелился, он словно не слышал моих слов.

Воробьишки, продолжали прыгать по его ногам доклёвывая остатки.

Повернувшись, я побежала домой, -- пока бегала думала только о том,
«Что же там в небе…, что видел он, чего не видела я, -- Может если я принесу хлеб, он покажет мне, что там.

Взяв со стола то, что осталось от завтрака, я помчалась назад надеясь, что Володя не ушёл, и всё еще стоит у нашего подъезда,

-- Вот возьми…, -- задыхаясь от быстрого бега сказала я и протянула хлеб.

Володя не двигался, он поднял руку, но хлеб не взял, только ещё сильнее запрокинул голову, и зашевелил губами словно что-то нашёптывал.

Тогда я медленно подошла поближе и вложила хлеб в его ладонь, на минуту замерев, он перестал шептать и улыбнулся ещё шире, потом оторвал глаза от неба и посмотрел на меня.

Я никогда не забуду эти глаза: голубые, прозрачные словно озера, в них светилась бездонная доброта и детская вера, он не боялся меня, он не боялся этого мира, он и был сам мир, сама Вселенная!
Именно в тот момент, ещё будучи ребёнком я поняла,-- он, видит и знает то, что, не дано, а возможно и не положено знать нам.

После его взгляда я не спала несколько ночей. Я не сказала маме о нашей встрече, и я больше не хотела знать, что он видел в небе, я как будто узнала что-то тайное и запретное,-- нашу с ним тайну.

Несколько недель я не видела Володю.

Настала осень, я подросла, и пошла в первый класс.

Как-то возвращаясь из школы, я услышала сильный гогот мальчишек и заглянула во двор больницы, там был Володя и несколько пацанов которые смеялись и показывали ему рожи.

-- Дурачок! Дурачок…! Выкрикивали они, прыгая вокруг него,

-- Володька дурачок, сними кепку! Сними кепку дурачок...!

Володя, стоял в кругу мальчишек улыбался и смотрел на небо, -- он то снимал, то одевал серую, в горошек, старую, помятую кепку, следуя приказаниям мальчишек, которые продолжали кричать и издеватся над ним.

Я не могла этого стерпеть, подняв с дороги камень я подошла к весёлой компании,

-- Оставьте его в покое, чего привязались, -- дрожащим голосом выкрикнула я.

-- Ой посмотри-ка защитница нашлась, -- засмеялся один,

-- И что ты сделаешь?

-- А вот что!

Размахнувшись, я бросила камень под ноги обидчиков.

-- Валим отсюда…, она больная, -- закричал самый маленький из ребят и рванул прочь, вся ватага последовала за ним.

Володя продолжал стоять, зажав кепку в руках, в его лице ничего не изменилось, небо всё так же владело его мыслями. Я подошла, взяла его за руку, и повела в отделение.

Мы уже подошли к двери, я позвонила в звонок вызывая дежурную, и тут на меня что-то нашло, я посмотрела на Володю и вспомнив мальчишек сказала,

-- ВОЛОДЯ СНИМИ КЕПОЧКУ!


Желание власти над миром,
Желание власти над людьми,
Самое пагубное из трилистника,
который рождается и умирает вместе с человеком.