Восьмой смертный грех

Эпилог

Глеб

Полгода спустя

Скинул очередной звонок и поставил телефон на беззвучный, наблюдая за жёнушкой.

Мы расписались два месяца назад, не сказав никому. А вечером поужинали в семейном кругу. Ромка, правда, знал, но поздравил нас дома за ужином. Именно так хотела Дана, а я не мог ей отказать. Честно говоря, я, вообще, думал, что она не согласится. Она мне так и не сказала о своих чувствах. Знаю, что любит, чувствую это. Но услышать-то тоже очень хотелось. Но я не торопил. Просто она такая… Себе на уме. Хотя в последнее время мы научились разговаривать, слышать и договариваться. Очень надеюсь со временем не растерять этот навык в суете совместного быта.

Дана хлопотала на кухне над очередным кулинарным шедевром. Она третий день дома. Не зная, чем себя занять, придумывала шедевры один изысканнее другого. Без рыбы, кстати. Мы теперь её очень редко готовим. Но чего уж таить, ради неё я готов был всю оставшуюся жизнь только её и есть.

Моя девочка заметно поправилась, округлился не только животик, но и лицо. Правда, врач говорит, что недобор веса всё-таки имеет место быть.

Беременность жёнушке однозначно была к лицу. Она словно стала светлее, нежнее, женственнее. Даже как-то умиротворённее, что ли. И часто улыбалась. И я был бы безмерно счастлив, если бы не животный страх снова потерять её… Я так много раз терял её, что просто подсознательно засел страх, это может повториться. Меня парализует мысль, что её может не стать в моей жизни. А предстоящие роды наводили холодящий душу ужас.

Все врачи рекомендовали кесарево сечение из-за проблем с сердцем, но не настаивали. И Дана решила рожать сама. Я же просто сходил с ума от страха, но изо всех сил старался держать лицо. Её же, казалось, предстоящие роды абсолютно не волновали. Словно это не ей рожать, а мне. Хотя, если бы был выбор, я бы сам родил тридцать раз. Лишь бы её не подвергать такому риску.

Я делал всё, что было в моих силах: лучшая клиника, врачи, наблюдение, специализированные курсы. Может, даже в чём-то перегибал палку. Дана хоть и злилась, но старалась относиться с пониманием. Даже хотел увести рожать в Америку или Израиль. Навёл справки, что там лучше всего. Но она и слышать ничего об этом не захотела. Упёрлась: «Не поеду», — и всё.

А её физические нагрузки и работа меня просто убивали. Боже, сколько было споров на тему декрета. Но она никак не желала оставлять фирму. В конце концов, после долгих и долгих уговоров жёнушка сдалась. Сказала, что перестанет работать после восьмого месяца, но при одном условии — я не буду присутствовать на родах. Это был самый тяжёлый компромисс в моей жизни. Но, рассудив, что в родах, к моему огромному сожалению, я никак не смогу контролировать ситуацию, а выиграть месяц спокойствия в моих силах, я согласился, скрипя зубами и сердцем.

— Глеб, а ты почему ещё не готов? Никуда не едешь? Сегодня, вроде, не выходной, — посмотрела на меня Дана слегка настороженно, ловко работая венчиком в глубокой миске.

— А я в отпуске.

Она замерла, вскинув на меня округлившиеся глаза. Потом вздохнула, чуть улыбнулась и, отложив венчик, подошла ко мне.

— Бесполезно, да? — спросила, обнимая меня и прижимаясь щекой к груди.

— Даже не старайся. Мне спокойней, когда ты на глазах, — обнял в ответ и вдохнул её запах. Боже, какое блаженство!

— Это тотальный контроль, ты в курсе?

— Я просто хочу быть рядом, — ответил уклончиво. А самому аж дурно становилось от предстоящих родов.

— А ты знаешь, я даже рада. А то мне дома одной хоть волком вой. Ромка только ближе к вечеру возвращается. Поэтому пока есть возможность, насладимся обществом друг друга.

— Это вряд ли.

— Почему?

— Потому что мне всегда тебя мало, моя любимая жёнушка, — склонился к её лицу и поцеловал в улыбающиеся губы. Нежно, мягко, тягуче.

Дома время летело слишком быстро. Несколько часов в день я удалённо решал рабочие вопросы, а всё оставшееся время проводил с любимой женой. В последнее время у Даны вдруг проснулась бессонница и ночи напролёт мы говорили и говорили. Иногда просто лежали, обнявшись. И в такие моменты я чувствовал какую-то нереальную, космическую близость с ней. Словно мы с ней касались не только телами, кожей, но и души наши прочно сплелись.

—Знаешь, я давно хотела тебе сказать, — как-то начала она, неспешно выводя узоры маленькими пальчиками по коже у меня на груди, — точнее, попросить… —Дане непросто было говорить, и я чуть крепче сжал её в объятиях, давая понять, что она может мне довериться и просить о чём угодно. — Ты не заслужил всего того, что я натворила. И тогда в машине я не то, чтобы не сожалела, просто другие чувства преобладали в тот момент, и я наговорила на эмоциях чёрт-те что. Прости, — тихо попросила она и провела по шраму на плече, — особенно за это.

— Я уже говорил, тебе не за что извиняться. Всё это такая ерунда, особенно сейчас, когда ты со мной.

— Знаешь, я думала, что ты — моё наказание, мой грех, а ты стал моим спасением...

Я не хотел, чтобы она испытывала чувство вины. Более того, ни о чём не жалел. Это наша история. Такая, какая она есть: местами жалящая, горькая, на разрыв, а временами чувственная, глубокая и острая, до дрожи и боли в сердце.